— По повелению государя нашего Бориса Фёдоровича строится каменная крепость вместо прежней, деревянной, — объявил Власьев иностранцам. — Ведь Смоленск не зря называют город-ключ. Ему держать границу от лихих людей.
Строителями весёлым зычным голосом командовал высокий мужчина с окладистой, короткой бородой, в тёмном суконном кафтане и поярковом колпаке.
— А это наш зодчий Фёдор Конь, — не без похвальбы продолжал Власьев, — не смотрите, что по-мужицки одет. Мастер знаменитый. Белый город строил — третью крепостную стену вокруг Москвы. Стена знатная, из белого камня, а шириной — на лошади проехать можно.
Маржере слушал очень внимательно, а когда дьяка позвали к воеводе, выскользнул следом из гостевой избы и отправился вновь осматривать стены и башни.
— Башня от башни отстоит на двести сажен, — бормотал он про себя, отмеривая длинными ногами расстояние снова и снова. — Всего башен, четырёхугольных и круглых, тридцать восемь, каждая шириной девять-десять сажен, — значит, общая окружность крепости около мили...
Он остановился у самой большой башни «Орел», пытаясь подсчитать количество бойниц.
За этим занятием его застал Гилберт, тоже вышедший прогуляться.
— Эй, куманёк! — довольно фамильярно окрикнул он капитана. — Не боитесь, что русские примут вас за шпиона? Вон тот бугай с бердышом уже подозрительно к вам приглядывается...
Капитан, обычно столь находчивый и властный, неожиданно смешался:
— Интересуюсь, да! Может, нам с вами придётся эту крепость защищать?
Гилберт ухмыльнулся ещё шире:
— Помилуйте, капитан, от кого? От поляков? Они вроде сейчас нападать на русских не собираются. Однако, думаю, гетман литовский Лев Сапега[25] дорого бы дал за сведения о новой крепости.
— Не понимаю, о чём вы...
— Уж так и не понимаете? Полно, капитан! О чём вы перекинулись словечком с гетманом, когда мы собирались выезжать из Кракова? Неужели забыли, как за вами пришли его люди, когда мы закатили прощальную пирушку?
Маржере в ярости схватился за шпагу.
— Вот это не надо! — в притворном испуге взмахнул руками Гилберт. — Вы же сами говорили, что дуэли в России запрещены!
— При чём здесь дуэли? — хищно оскалил зубы Маржере, оглядываясь по сторонам, не видят ли их посторонние. — Я вас просто проткну, как тряпичную куклу...
— Полно, голубчик, — став серьёзным, сказал Гилберт. — Вы думаете, только польские военачальники интересуются русскими секретами?
Маржере удивлённо поднял брови:
— Вы хотите сказать, что...
— Вот именно. К польским грошам вы сможете прибавить звонкие английские шиллинги. Если, конечно, будете регулярно сообщать то, что сочтёте полезным.
— Кому, не вам ли?
— Именно. Пока я рядом. Если же мне придётся срочно отбыть, сообщу другой адрес.
— Однако какой вы негодяй! Русские взяли вас на службу, чтобы вы их защищали с оружием в руках, а вы...
— А что делать, куманёк! — притворно вздохнул Гилберт. — Старость не за горами, и если сам не позаботишься о себе, придётся околевать с голоду в придорожной канаве. Помните, наш студент перевёл нам русскую поговорку. Как это? «Ласковый телёнок трёх коров сосёт».
— Двух, Гилберт, только двух!
— А трёх всё же лучше!
И два пройдохи, расхохотавшись, обнялись за плечи, чтобы идти к гостевой избе, где ждал их Думбар с вожделенным жбаном мёда.
...Всё ближе и ближе Москва. Миновали город Можайск со стоящей рядом небольшой крепостью Борисов, являющейся миниатюрной копией смоленской. Последняя остановка — царская вотчина — Вязёмы, где по повелению Бориса воздвигался новый великолепный собор.
Царское село Вязёмы не случайно названо «порогом Москвы». Уже через несколько часов кавалькада путников въехала на Поклонную гору и смогла любоваться золотыми куполами церквей великого города, сверкающими как алмазы в царской короне.
Дьяк Власьев, поспешно выйдя из своей колымаги, осенил себя широким крестным знамением, повернувшись лицом к возвышающейся над Кремлем златоглавой колокольне Ивана Великого, затем отвесил поясной поклон, коснувшись правой рукой земли, и прошептал:
— Здравствуй, матушка-Москва!
Стоявший поодаль Маржере заметил слёзы на щеках дьяка и вздохнул, невольно вспомнив свой родной Париж, где он не был уже более пяти лет. Окинув ещё раз панораму города, он негромко сказал стоящему рядом Гилберту:
25
...