— Он рвался во дворец с саблей, кричал, что смерть примет на плахе, но умолял пустить к тебе на поклон.
— Отпустите его, — приказал царь Фёдор. Рынды освободили Артемия. — Подойди ко мне, сын мой. — Артемий подошёл. — Ты служилый Поместного приказа?
— Да, царь-батюшка.
— Кто тебя избил?
— Дворовые люди князя Черкасского. Их было семеро.
— Худо. Никто не имеет права бить государева человека. Но чем ты заслужил побои?
— Я пытался защитить честь сестры, что стоит перед тобою, царь-батюшка. Это Маша Измайлова, дочь боярина.
— Кто угрожал её чести?
— Князь Димитрий Черкасский.
— Странно. Князь Черкасский был всегда порядочным. Димитрий, скажи слово в свою защиту.
Вскинув ещё выше гордую красивую голову, князь Черкасский громко сказал:
— Марию Измайлову я видел много раз ещё в Суздале, когда бывал там у дяди. Она ходила в храм с родителями, и я приходил следом, смотрел на её юное прекрасное лицо. В Москве я увидел её на Святки. Вот и отважился прийти к тебе, государь, просить её руки. А то, что я привёл её сюда, так это по обычаю предков: что мне нравится, то моё. Но я к тому же люблю эту девушку. И она меня тоже полюбит. Мы будем верными супругами. А в том, что мои людишки побили Артемия, винюсь. Казни или помилуй, государь.
— Вижу, что смел ты, князь, и дерзок. Твой род пророс корнями на русской земле, и жить тебе по русским законам. У нас не умыкают невест. А ты попытался — вот первая твоя вина. У нас никому не дано воли бить государевых служилых людей. А твои людишки нанесли побои государеву слуге — вот твоя вторая вина. Выплывает и третья: в обман государя пустился. По праведному суду тебе в земляной тюрьме сидеть. Ан избавлю от этого, но другое наказание найду.
— Да отправь его, государь, в Черкесию, пусть там по своим законам живёт! — возвысившись над столом, мощным голосом заявил князь Фёдор Романов, будущий патриарх всея Руси и великий государь.
— Подожди, боярин Романов, я ещё не всё сказал. Я знаю, чем вызвано твоё злочинство, князь Димитрий. На Святках тебя побил боярин Михаил Шеин — вот ты и отважился умыкнуть у него невесту. Не так ли я говорю, Михайло Шеин?
— Так, государь-батюшка! — ответил Михаил.
— А ты что скажешь, голубушка? — обратился царь к Маше.
— Спасибо, царь-батюшка, за ласку! — воскликнула Маша. — Но насилия над нами не было. Князь сказал, что матушку Анну и меня повезут во дворец показать царю и царице. Нам же Господь велел ехать.
— Вот и славно, что приехали. Мы с царицей, матушкой Ириной, и благословим тебя и моего служилого Михайлу на супружество. По осени и свадьбу сыграете. Да нас не забудьте позвать.
— Спасибо, царь-батюшка, за милость великую.
Михаил с Машей низко поклонились царю и царице. И царь кивнул им головой да строго сказал князю Черкасскому:
— А ты, Димитрий, поезжай-ка в Вологду, к наместнику князю Ивану Хилкову. Ему помощник нужен. Послужи Руси, послужи брат. — Царь обратился к дворецкому: — Ты бы, любезный Григорий, взял у дьяков Поместного приказа подорожную.
Все, кто был рядом и услышал произнесённое государем Фёдором, поняли, что на князя Черкасского легла царская опала. Но кое-кто подумал: «Легко отделался, Мамстрюкович!» Дальше всё произошло по мановению государевой руки. К Черкасскому подошёл с двумя стражами глава Разбойного приказа Семён Годунов, второй дядя Бориса Годунова, и, взяв Димитрия под руку, увёл его из трапезной.
В эти короткие мгновения царица Ирина подозвала к себе мамку боярыню Ксению Шуйскую и что-то тихо сказала ей. Та, выслушав, торопливо ушла в дверь, ведущую в царские покои. Потом Ирина позвала Машу и спросила:
— Красна девица, ты хочешь послужить мне?
— Да, матушка-царица, — с поклоном ответила Маша.
— Вот и славно. Так будет хорошо спать мне, когда ты своими рученьками постель взобьёшь и приготовишь. Сейчас придёт боярыня Ксения Шуйская, у неё под началом и послужишь.
Вскоре вернулась Ксения Шуйская с палисандровым ларцом в руках. Царица Ирина взяла ларец, открыла и достала из него два перстня.
— Мой государь, — сказала она Фёдору, — сейчас самое время обручить жениха и невесту. Да будем им назваными батюшкой и матушкой.
— Честь тебе и хвала, славная Иринушка. А я-то, право же, и не догадался бы.
Фёдор и Ирина вышли из-за стола и под крики гостей и придворных: «Слава царю! Слава царице!» — обручили ещё не пришедшую в себя Машу и посуровевшего лицом Михаила. После этого их усадили за стол и были подняты кубки за здравие обручённых жениха и невесты. Михаил наконец-то сбросил суровость и, улыбаясь, благодарил царя и царицу, гостей.