Царь Михаил почувствовал свою беспомощность, но накричал на Волконского и заставил его немедленно скакать в Можайск.
Шестого февраля князь Волконский вернулся из Можайска.
— Государь-батюшка, князья Пожарский и Черкасский готовы выступить в поход, но всё-таки, заявили они, будут ждать отписки Разрядного приказа.
И впервые в жизни царь Михаил рассмеялся оттого, что понял: он в державе не государь, каким был его отец Филарет, а деревянный болванчик.
Потребовалось ещё три дня, чтобы Разрядный приказ написал подорожную грамоту князьям Пожарскому и Черкасскому и ещё князю Куракину в Калугу, чтобы все они немедленно выступили под Смоленск.
Но вся суета в Москве, в Можайске и в Калуге оказалась напрасной. Стан русских медленно умирал от голода, от цинги. Весь январь и начало февраля ни поляки, ни русские не стреляли друг в друга. Пятнадцатого февраля к стану русских приблизился большой отряд поляков. Они везли белый флаг. Полковник Сикорский, что держал флаг, услышал повеление короля Владислава:
— Вперёд, пан Сикорский. За тобою последнее слово.
Полковник Сикорский подъехал как можно ближе к земляному валу, опоясывающему русский стан, и, подняв руку, крикнул дозорному:
— Эй, московит, зови пана воеводу Шеина! Король с ним будет говорить!
Стрелец скрылся за валом, но на его месте тотчас оказался другой.
— Пан лях, жди! — крикнул он.
Прошло не так много времени, когда появился воевода Шеин, Он поднялся над валом во весь рост и спросил Сикорского:
— Кому я нужен?
— Воевода Шеин, с тобою будет говорить король Польши.
— Вон как! Давно не видел его. Жду, иди зови.
Король Владислав подъезжал к Шеину в окружении пяти всадников со щитами в руках. Они закрывали его от случайных выстрелов. Но, приблизившись к Шеину, Владислав отстранил воинов и остался один на один с русским воеводой.
— Здравствуй, воевода Шеин, — сказал король.
— Здравствуй, ваше величество.
— Помнишь, как семнадцать лет назад мы встречались в твоих палатах?
— Помню.
— Так вот приглашаю тебя завтра выпить кубок хорошего вина. Нам есть о чём поговорить.
— Ты так считаешь, ваше величество?
— Не будь упрямцем. Речь пойдёт о твоих десяти тысячах воинов.
«А ведь ошибается Владислав, у меня всего восемь с половиной, — подумал Шеин и с горечью признался: — Раненых разве что ещё две тысячи…»
— Я принимаю твоё предложение, ваше величество. Но позволь мне явиться в Смоленск втроём.
— Из уважения к тебе я согласен встретиться и с твоими соратниками. Кто они?
— Это воевода Артемий Измайлов и полковник Александр Лесли.
— Немец?
— Да.
— Ладно, стерплю. Завтра с рассветом я жду.
— Только ворота распахни пошире, ваше величество.
— Шеин, ты всё тот же, без шуток не можешь.
Михаил поклонился королю. Владислав ответил тем же.
Предстоящая встреча не осталась незамеченной в Москве. Но её сумели извратить, чтобы обвинить Шеина во всех смертных грехах.
Глава тридцать пятая
ПРОЩАЙ, ОРУЖИЕ
Расставшись с королём Владиславом, Михаил Шеин вернулся в острог, поднялся на вал и долго внимательно осматривал стан, в котором его рать простояла и продержалась почти полтора года. На душе у Михаила было горько, сердце грызла тоска. Никогда ещё в жизни ему не было так худо, разве что в первые дни в плену. Чего добился он за минувшее страдное время? Да лишь того, что потерял почти двадцать тысяч ратников. «Но почему? Почему?» — кричала душа. Да потому, что предали их бояре и царь. Какими же бессовестными надо быть, зная, что без боеприпасов и продовольствия голодная гибнет рать, а в двухстах вёрстах от Смоленска второй год бездействует и жирует больше чем двадцатитысячное войско!
Шеин был в этот час беспощаден и к себе. Он казнил себя за то, что у него не хватило умения воевать с более сильным противником. И, не забыв о Боге, он звал на свою голову его гнев и кару. Шеину не хотелось больше жить. Он даже представить себе не мог, как снесёт позор всех полуторагодовых усилий. «Господи, пошли мне на голову вражеское ядро! — стонал в душе Шеин. — Хочу умереть!» Михаил забыл в этот час всех родных и близких, своих побратимов и соратников. Он стоял над пропастью один и одному себе просил смерти, которая в прежние схватки с врагами тысячу раз обходила его. Это была такая безысходная жажда избавиться от бренного тела, что Шеин вздрогнул: вдруг кто-то помешает ему утолить эту жажду.
Однако даже самому безысходному отчаянию приходит конец.