— Бог простит, а мы помолимся за твоё здоровье, матушка-царица, — произнёс Михаил.
Во вратах храма он увидел Степана Васильевича. Тот поклонился своей племяннице.
— Прости, матушка, мне надо поспешить в Кремль, и я зову своих спутников.
Михаил и Маша тоже поклонились инокине Александре и покинули храм.
А через день Москву покинули три пары резвых буланых лошадок, запряжённые в три крытых возка на санном ходу. В первом ехали Михаил и Артемий, во втором — матери Михаила и Артемия Елизавета и Анна и с ними Маша. В третьем возке везли подарок царя к свадебному столу.
Ещё не развиднелось, когда возки подкатили к Яузским воротам. Стражи остановили их, спросили, куда едут, и предупредили, чтобы на ночь останавливались только на постоялых дворах.
— Тати по ночам шастают, — сказал пожилой добродушный страж, — да говорят, что это шалят супротивники нового царя Бориса Фёдоровича.
Михаил согласился со стражем. Возки спустились на санный путь, проложенный по реке Яузе, и легко покатились всё на восток, на восток, к Павлову Посаду, к селу Покрову и далее ко граду Владимиру. Михаил смотрел в оконце и был озадачен тем, что поведал страж о татях.
Противников у Бориса Годунова оказалось много. Один Богдан Бельский со своими холопами сколько выпадов совершил против Годуновых. Поверили, что в торговых рядах Китай-города Бельский учинил погромы в лавках английских и датских купцов. При этом его холопы кричали: «Это вам за то, что Бориса Годунова царём не признаете!»
Рассуждая по этому поводу, Михаил сказал Артемию:
— А страж-то ведь прав. У Бориса Фёдоровича много супротивников. Тот же Богдан Бельский взялся поссорить его с английским и датским королями. Скоро Англия и Дания грозные грамоты пришлют.
Событий в минувшую зиму было на памяти друзей столько, что им хватило бы воспоминаний на весь путь до Суздаля. Но их благополучная езда была прервана. К полудню второго дня они миновали Московскую землю и добрались до Владимирской, въехали в большое торговое село Покров. Достигнув постоялого двора, путники удивились многолюдью и множеству конных упряжек в санях.
— Ничего подобного никогда не видел, — промолвил Артемий. — Разве что в базарные дни.
Заметили Артемий и Михаил и другое. Сани были полны разной домашней утвари, кое-каких одёжек, постелей, словно все собравшиеся на постоялом дворе бежали от какого-то бедствия. Вышли из возка боярыни Анна и Елизавета, за ними — Маша. Все они изумлённо смотрели на скопище саней, на молчавших горожан, из которых мать Артемия Анна многих узнала. Она же и высказала Елизавете и Маше своё предположение:
— Погорельцы это, мои любезные суздальцы.
И вдруг Маша вскрикнула:
— Там тётя Павла! Я узнала её, это наша соседка!
Маша побежала к ней, тронула за полушубок:
— Тётя Павла, это я, Маша Измайлова. Ты помнишь меня?
Женщина лет пятидесяти посмотрела на Машу печальными серыми глазами. Лицо её исказила горестная гримаса, она заплакала в голос, запричитала:
— Ой, ясочка моя сладкая, ой, дитятко, лихо-то какое обрушилось на нас! Не знаю, как тебе и сказать, моя ненаглядная, как поведать…
Павла ещё причитала, ещё искала какие-то важные слова, может быть, утешения, но Маша сердцем поняла, что там, в Суздале, случилось нечто непоправимое, какое-то великое несчастье. Тётка Павла жила в соседнем от Измайловых доме. Их большие дворы, расположенные на Покровской стороне, близ Покровского женского монастыря, огородами и садами сбегали к речке Каменке, и там на прибрежном лугу Маша часто играла с двумя дочерями Павлы. Та в этот миг собралась с духом и с плачем выговаривала самое страшное, от чего задыхалась:
— Ясочка моя, погорели мы все на Покровской стороне, и твои родители допрежь. Пепел там, где стояли палаты, остался…
Смысл сказанного Павлой не сразу дошёл до Маши. Да, случилось несчастье и погорела Покровская сторона. Но где её родители? Почему их нет среди погорельцев? К Маше подошли боярыни Анна и Елизавета, позади встали Михаил и Артемий. Маша ещё искала между погорельцами матушку и батюшку, но высветились слова Павлы, глухо произнесённые сквозь рыдания: «Вечная им память!»
Маша всё поняла: родители её погибли. Голова у неё закружилась, и она сомлела. Михаил успел подхватить падающую Машу и теперь, присев, держал её на коленях. Он поднял её и понёс к возку. Артемий поспешил следом.