Спор прекратился; и Биттусилма, улыбаясь всем и каждому, убедила нас, что следует спросить совета у этого землекопа, каким бы этот совет ни оказался. Некоторое время все стояли и смотрели, как Тиллон разговаривает с землекопом, однако они стояли слишком далеко, и нам ничего не было слышно.
Вскоре они вместе подошли к нам.
– Он местный, тут неподалеку и родился, – сказал Тиллон. – Говорит, что знает тут все дороги. Он и сам немало странствовал. Обещает проводить нас, если мы будем его кормить и платить ему обол в день.
Фемистокл вытащил монету и передал Тиллону:
– Вот, отдай ему плату за первый день; пусть не сомневается в наших намерениях. Как сказал тебе этот добрый человек, – обратился он к землекопу, – мы идем в Спарту и очень спешим. Ты получишь еще два обола в награду, если мы доберемся до Лаконии достаточно скоро.
Землекоп, весь в грязи и с мотыгой на плече, взял монету и пробормотал слова благодарности.
– Итак, мы идем вперед или поворачиваем?
– Раз вы спешите, то лучше идти вперед, тем более что главная дорога тоже завалена. Есть и другие, но все они такие же плохие, как эта, или даже хуже.
Фемистокл и Симонид выглядели победителями; Пасикрат сердито спросил, какова эта дорога впереди.
– Хуже, чем здесь, – ответил ему землекоп. – Но повозка проедет.
Симонид поинтересовался, где можно будет переночевать, и землекоп покачал головой:
– Там, конечно, есть селяне… Я могу показать вам их дома. Да только пустят ли они вас…
Он пошел впереди, а мы – с ним рядом и вскоре обогнали всех остальных и повозку.
– Это Латро, мой хозяин, – сказала землекопу Ио. – Меня зовут Ио, а это Полос.
Он ухмыльнулся и ласково кивнул каждому, а потом сказал, что его зовут Аглаус. Я заметил, что у него не хватает нескольких передних зубов.
Ио набралась храбрости и спросила, не рассердится ли на него его хозяин за то, что он оставил работу.
– Да он обрадуется, что отделался от меня, – ответил землекоп.
– Где ж ты живешь?
– Ты имеешь в виду дом? Дома-то у меня и нет.
– И у нас тоже, – сказала Ио.
Я пояснил, что я не эллин, поговорил с ним на его языке и спросил, не встречал ли он кого-нибудь из моих земляков.
Он покачал головой:
– В Аркадию редко чужеземцы заходят. А люди отсюда еще реже куда-нибудь отправляются – боятся.
– Разбойников?
Он кивнул:
– А этот однорукий действительно из Спарты?
Ио сказала, что да.
– Значит, спартанцы вас просто пощадили.
Полос спросил, кто эти разбойники, но Аглаус притворился, что не расслышал. И сам спросил Ио:
– А тебе тот человек, что дал мне деньги, нравится?
– Не так, как мой хозяин и чернокожий или как Полос. Но он, по-моему, хороший человек и приятель Гиперида, нашего старого капитана и большого друга.
Аглаус кивнул и задумался. Потом спросил:
– А этот старик?
– Он, кажется, вроде раба у Фемистокла. Они так, правда, не говорят…
Хотя он совсем не злой и очень старается помочь Латро.
– А женщина?
– Я очень люблю нашего чернокожего, а он любит ее.
– Я слыхал про таких чернокожих, да только сам ни одного не видал. – Аглаус усмехнулся. – Наверно, это не так плохо – быть чернокожим.
Интересно, а мы ему странными не кажемся?
– Не знаю, – призналась Ио. – Я об этом как-то не думала. – Она помолчала. – По-моему, мы ему кажемся не очень красивыми. А ты заметил у него на щеке шрам?
– Не мог не заметить, – кивнул Аглаус.
– Это от удара мечом, и я была рядом, когда его ранили. Он очень много крови потерял, и тогда он был намного светлее, примерно как моя рука.
– Этот парень, Тиллон, по-моему, ничего, а? А второй? Как его звать-то?
– Диаллос. Они оба ничего плохого тебе не сделают.
– А этот спартанец с одной рукой?
– А вот от него держись подальше, – посоветовала Ио.
– Понятно. Ты других-то спартанцев знаешь?
– Не очень хорошо, – призналась Ио. – Знала еще Эвтакта и Басия, да только они оба умерли.
– Что ж, они лучше этого были?
– Да, чуточку лучше, – сказала Ио. – Нет, впрочем, Басий был значительно лучше! А Эвтакт… ну, Эвтакт был довольно суровый, но не злой. Если кто-то его не слушался, он их бил или наказывал, но вовсе не потому, что ему это нравилось. Просто чтобы они боялись в другой раз его ослушаться. И еще, по-моему, он очень любил деньги, но ведь бывают люди и похуже.
Я заметил, что он был храбрым воином.
– А ты его помнишь, господин мой? Но это же просто замечательно!
Я сказал, что помню, как принесли в жертву девочку и как Эвтакт вдохновлял своих бойцов в том сражении, пока не умер.
– Меня там не было, – удивленно заметила Ио, – и ты, по-моему, даже и не рассказывал мне об этом. Это было уже после того, как Кердона укусила змея?
Я признался, что не знаю.
– А что было после того, как Эвтакт погиб?
Я припомнил Великую Мать и ее обещания рабам, но мне показалось, что лучше об этом вслух не говорить, и ничего не сказал. И все же был очень удивлен, что все это так хорошо сохранилось в моей памяти – ведь помимо этого дня я помнил лишь свое раннее детство да еще страшный бой у храма.
Вскоре мы нагнали человека, который нес мертвого юношу. Покойника звали Ликаон, видимо, он был года на два-три моложе Пасикрата. Рана его была ужасна. Все мы, согласно обычаю, выразили отцу покойного сочувствие, а Аглаус низко ему поклонился.
– Я о тебе слышал, – сказал несчастный отец Фемистоклу. – Я ведь служил в армии. Как и сыновья мои.
Потом они еще некоторое время вежливо беседовали в том же духе; я не очень прислушивался, наблюдая за теми, кто нес труп, и за их спутниками.
Их было семеро, и они как-то чересчур внимательно к нам приглядывались – особенно к Пасикрату, к чернокожему и ко мне. Те, у кого руки были свободны, не спускали их с рукоятей больших охотничьих ножей и с дротиков.
Потом отец мертвого юноши расстелил свой плащ поверх нашего скарба в повозке и велел своим спутникам положить покойника туда. И тогда все сразу расслабились, заулыбались, и я обнаружил, что тоже улыбаюсь. Я спросил Ио, куда мы идем.
– К ним домой, – с удовольствием сообщила она. – Мы там переночуем, а завтра поможем им с похоронами.
Фемистокл тоже снял плащ. И вместе со стариком укрыл им мертвого юношу.
Дом был очень старый и поистине огромный. Там даже сторожевая башня была. Неподалеку виднелись еще дома, и все постройки были обнесены каменной стеной в два раза выше человеческого роста. Отца мертвого юноши зовут Ортиген; у него еще восемь живых сыновей и очень много дочерей.
Аглаус говорит, что у него уже было три жены и он их всех пережил.
Один из молодых людей побежал вперед, чтобы предупредить тамошних женщин о случившемся. Они встретили нас на дороге, плакали и рвали на себе волосы. Вскоре старший из сыновей Ортигена предложил Пасикрату, чернокожему и мне вместе с его братьями и другими мужчинами загнать того кабана, который убил Ликаона. Нам всем очень хотелось пойти с ними, в том числе и Полосу, но мальчика я не пустил, напомнив ему о ране, которую кабан нанес покойному.
Мы были довольно далеко от дома, когда наконец услышали лай гончих – они лаяли отрывисто, возбужденно, видимо, загнали зверя и вынудили его обороняться. Все бросились туда; Пасикрат с чернокожим вскоре всех обогнали. Хоть я и бежал изо всех сил, но все же сильно от них отстал; мы бежали наравне с одним из братьев Ликаона, он даже чуть позади меня.
Мне было стыдно, что Пасикрат меня обогнал. Я его недолюбливаю, а он меня, по-моему, просто ненавидит. И я решил добраться до загнанного зверя более коротким путем. Как мне показалось, я такой путь обнаружил, однако через минуту я остался совершенно один, все еще в пылу погони, но никого уже не видя и не слыша вокруг. На пути у меня попадалось то одно препятствие, то другое: сперва заросли колючего кустарника, потом трещина, через которую мне было не перепрыгнуть. Злясь на собственную глупость и едва пробираясь шагом вместо того, чтобы бежать, я вышел на открытое пространство.