- Сперва нам нужно разжечь костер, - сказал Эгесистрат и дал мне мелкую монету, чтобы я в ближайшем доме, над которым курился дымок, купил факел.
- Ой, мало люди ходит здесь в такой погода, - сообщила мне грязноватая старуха, видимо, хозяйка дома; она что-то варила на плите и, привязав пару пучков соломы к длинной палке, протянула мне этот "факел". - А который приходит, просит, чтоб я дать им огня, но ничего не заплатит.
Я заверил старуху, что боги непременно ее вознаградят за благочестивые деяния, и добавил, что, поскольку я-то ей заплатил, неплохо было бы полить солому маслом.
- Масло? Для лампа? - Старуха поглядела на меня так, словно ламповое масло было бог весть какой редкостью. - Не надо никакой масло! Я тебе лучше жир дать, совсем хорошо гореть. Нельзя много огонь просто так давать, только если мой родственник приходить. - Она помолчала, пытаясь убрать с лица пряди жестких седых волос. - Один раз, прошлый год, дала много огонь, только это был очень бедный мать, все время плакал, и совсем один был. Ты тоже потерял ребенок? Сколько лет?
Я отрицательно покачал головой и сказал, что никто из нас ребенка не терял.
- А все приходит, кто потерял ребенка - заблудился или умер. Больше умер, я так думать. Если много народ придет, берут огонь друг у друга, это так.
Жир, что она мне дала, был старый, прогорклый, но сразу вспыхнул и запылал с ревом, едва она сунула конец факела в огонь. Я спросил ее об Итисе, чье имя было мне неизвестно, и она ответила, что это был мальчик, которого съел его собственный отец.
Когда я вернулся в рощу, моряки что-то оживленно обсуждали. Сейчас узнаю, что тут случилось, пока меня не было.
8. ОТПЛЫТИЕ "ЕВРОПЫ"
Кибернет сказал, что мы отчалим, как только рассветет, и Гиперид послал Асета с его гоплитами (*19) в город, чтобы собрать всех, кто задержался на берегу. Когда корабль отплывет, мне кажется, ни меня, ни Ио на его борту уже не будет. И чернокожего тоже. Надо будет спросить их об этом, когда я все запишу.
Матросы говорят, что корабль из Пурпуровой страны все-таки сумел ускользнуть. В начале года, когда Пактия еще находилась под властью Великого Царя, финикийцы могли торговать здесь совершенно свободно, ибо их земли тоже были покорены Империей. Но теперь войско Великого Царя отступило, и жители Пактии сами не знают, обретет ли их город независимость (как это было когда-то) или будет подчинен Персии. Когда мы с Гиперидом беседовали с местными чиновниками, те предупредили нас, чтобы мы ни в коем случае не затевали никаких ссор с подданными Империи опасались, что впоследствии из-за этого может пострадать их город. Гиперид обещал, что никаких столкновений не будет. Теперь, когда корабль с "пурпуровыми плащами" ушел из гавани, финикийцы могут стать чьей угодно добычей; они все лето торговали на побережье Первого моря и Понта Эвксинского, и у них на корабле полно богатых товаров. Моряки говорят, что, если финикийцы просто пересекут Геллеспонт и причалят в каком-нибудь порту, все еще находящемся под властью Великого Царя, тогда мы ничего не сможем сделать. Но вот если они попытаются идти на юг по Геллеспонту и дальше вдоль берега до своего родного Библа, тогда у нас есть шанс догнать их. Такое торговое судно, как у них, может плыть и ночью, а не только днем, тогда как нашей "Европе" необходимо почти каждый вечер бросать якорь у берега, чтобы запастись свежей водой. Зато "Европа" - трирема, так что она и под парусом идет гораздо быстрее торговых судов, и на веслах, если нет попутного ветра.
Так, теперь о том мальчике. Эгесистрат, Элата и Ио сложили небольшой костерок, пока я ходил за огнем, собрав самое сухое дерево, какое только могли найти. Я зажег его, и, когда костер как следует разгорелся, Эгесистрат рассказал нам легенду об Итисе, сыне Терея, царя Фракии.
Этот Терей был сыном бога войны Ареса и враждовал с Фивами. И вот, когда Фивы начали войну против Афин, он со своим войском отправился на помощь афинянам. Там он познакомился с Прокной, дочерью царя Пандиона, и взял ее в жены. Когда война закончилась, он вернулся во Фракию и увез Прокну с собой. Там она родила ему сына - Итиса. Все шло хорошо, пока ко двору царя Терея не прибыла сестра Прокны, Филомела. Терей без памяти влюбился в нее и поссорился с женой, после чего сослал Прокну в самую отдаленную часть своего царства. Филомела сперва отвергала все ухаживания и притязания Терея, и тогда он распустил слух, что царица Прокна погибла в результате набега какого-то племени варваров. Решив, что теперь она может стать царицей, Филомела уступила домогательствам Терея; но на следующее утро он отрезал ей язык, чтобы никто не узнал, что произошло, поскольку не желал, чтобы тот сын, которого, возможно, родит Филомела, когда-нибудь попытался оспорить права Итиса на престол; ведь он любил своего сына со всей страстью, на какую способен даже отъявленный негодяй, если его ребенок похож на него как две капли воды.
Вскоре искалеченную Филомелу отослали домой, в родной город. Хотя все это происходило, разумеется, еще до того, как люди научились писать, по-моему, отсутствие письменности не могло помешать этой женщине сообщить людям, что с ней произошло, ведь все можно рассказать и с помощью жестов, как со мной обычно разговаривает наш чернокожий. К тому же отец Филомелы и все остальные, несомненно, должны были очень удивиться, обнаружив, что она больше не может говорить. С другой стороны, сколь многие женщины, отнюдь не лишившись языка, но став жертвой насилия, продолжают молчать, опасаясь позора! Несомненно, несчастная Филомела, столь жестоким образом лишенная речи, испытывала те же чувства.
Однако вскоре она узнала, что сестра ее жива и вернулась к своему мужу; этого она стерпеть не смогла. Она потратила несколько месяцев на изготовление великолепного плаща, поистине достойного царицы, из самой лучшей шерсти; и на этом плаще вышила в картинках всю свою печальную историю.
После чего с достойным всяческого уважения мужеством прибыла ко двору царя Терея и показала ему роскошный вышитый плащ, который привезла в подарок сестре. Она, разумеется, старалась держать его подальше от царских глаз, чтобы Терей не разглядел, что на нем вышито. Зато Прокна рассмотрела его хорошо, удалившись в свои покои, и сразу все поняла. И тогда она собственными руками убила своего сына Итиса.