А когда всё кончилось, и зрители направились осматривать образцы боевой техники, что были выставлены через квартал тоже в видах военно-патриотических, Буран со Злым обнялись с Сан Санычем, с ребятами, потрепались о том, о сём. А когда возвращались к машине, к Алексею обратился незнакомый ополченец небольшого роста, курносый, в казацкой папахе с синим верхом:
— Товарищ капитан, я тут эта… Видел, вы с нашими командирами, ну, общались. Как друзья. Вот. А не могли бы вы, ну, поговорить с ними. Чтобы меня перевели к казакам. А то меня записали в химики. А до этого командовал «Ноной». А какой с меня химик, я же казак уральский, с-под Челябинска…
— Хм, — весело посмотрел на кургузого дядьку Кравченко. — Что-то ты непохож на сурового челябинского мужика, у которых струя настолько мощная, что перерезает рельс…
К Сан Санычу, конечно, подойти с этим нетрудно. Но надо хоть понять, что это за мужичок.
Боец улыбнулся этак смущённо. Но сказал довольно жёстко:
— Так я и не мужик. Мы, казаки, мужиками никогда и не были.
Ух ты! Лёшке понравилась этакая упрямая решительность в ситуации, когда просящему выгоднее было бы пропустить подколку.
— Рельсу, может, и не перережу… — между тем, раздумчиво продолжал тот.
Нет, ну это уже наглость! — он, может быть, не перережет рельсу струёй мочи!
— …но всяко разное могу делать по-нашему, по-уральски, — рассудительно закончил фразу казачок. — Наш атаман, ну, наш, на районе, сказал, что из меня пластун хороший получился.
На фоне его маленького роста и простецкой физиономии, излучавшей, казалось, только добро, это звучало забавно, но интересно. Ишь ты, пластун! Спецназовец казачий!
Стало интересно. Так и разговорились. Пообещал Лёшка перемолвиться с тем же Бэтменом, но в процессе разговора с муж… э-э, с казаком постепенно сдвигал своё мнение к тому, что тот вполне подошёл бы и ему самому.
Как следовало из рассказа, подвигли уральского не мужика, но казачка на донецкую войну два обстоятельства — трагедия в Одессе и ревность по отношению к своему родному войску:
— Душа-то болит, всё по телевизору-от видать! Во-от. А тут в Одессе-то людей-то пожгли, помните? Ну, я… Я обротился к своёму атаману, говорю: «Как это так? Донские казаки есть, кубанские казаки есть, они там, а мы-от, оренбургские, тута, на диване». А он говорит: «Ну, вот, Витька, понимашь, у нас приказа-то нету! От президента».
— А ты, что ли, реестровый? — тут же спросил сам казак Митридат.
— Да. Ну вот. Я и грю: «Ну как же тогда нам быть?» А он грит: «Ну, как будет приказ, так-то и двинем».
А потом дальше-то что? Не даёт приказа президент! А в Москве есть такой общественный деятель, помните? Крылов. Тоже казак. Он в Москве и везде. Я говорю: «Костя, надо так и так как-то, чтобы мы тоже принимали участие, казаки-то». А он говорит: «Ну ладно, Витька, решим вопрос».
А есть же общественные организации всякие. И вот через общественные организации, это, с Магнитогорска, им повезли гуманитарный груз. Шестого июня. Ну, в Ростов. Ну, казаки. Ну, и я с ними. Костя-то им сказал.
Вот. Приехали. А потом мы — в лагерь. Ну, для подготовки, учебный. А из лагеря уж сюда. Воевать.
— Это ты добровольно остался? Как бы из конвоя сбежал, что ли? Или было предусмотрено, что вы остаётесь?
— Да-а, да-да. Хотя я-то об этом поначалу не знал. Хоть и просился. Я по ходу движения только узнал, что разрешение дали. Всё же оно как-то… не разглашатся.
«Не разглашатся»! Алексей обожал это уральское глотание гласных на конце слов!
— Ну, не сбежал я, значит, а хоть и не президент, а начальство моё, казацкое, разрешило. Уйти, значит, в ополчение-то.
Потом приехали. Там нас собрали, и в лагерь, на тренировку. Ну, там, стрелять и всё такое прочее. Попал я на БТР, вот, пулемётчиком.
Во-от, и потом в Дмитревку, под Снежном, может быть, знаете, — Дмитревка?
Ну, кто же не знает Дмитревку под Снежным! Хотя Мишка-то, наверное, знал, вон, кивает вдумчиво…
— Вот. Ну, там начинал воевать или как-от сказать. Начали воевать. Ну, а это, вот так началась жизнь-то какая интересная…
— И как первый бой?
— Да какой там бой! Как начали нас бомбить, эти, нацики! И «градами», и миномётами, и ещё там чем! Мы как тока мыши — в разные стороны! Жить-то всем охота!
Ну вот… Вот так они начали нас тренировать к военной жизни. А потом был бой, это, за Кожевну. Кожевну знаете? Там очень тяжёлая была обстановка. Вот…
Ну, вот месяц мы отвоевали там, в Дмитревке, и я поехал домой. Нас вызвали опять домой. В Челябинской области село наше.
— А семья-то у тебя большая?
— Семья-то у меня большая. Ну, это… У меня… сколько ребятишек? Ну, в паспорте-то трое зописано. А ещё у Аньки двое и у Наташки один. Но это всё мои дети, да жёны мои… ну, были. Я от них не отказывался и не отказываюсь. Ну, жисть такая.
Нет, это было нельзя слушать без улыбки! Даже Злой всё как-то от фразы к фразе шире в улыбке расплывался. Хоть и пытался её прятать.
А казачок, между тем, продолжал вести речь на полном серьёзе, разве что забавно растягивая и одновременно глотая гласные:
— Так я что хотел те рассказать-от? Когда в Дмитревке-то воевали, там сбивали самолёты, эти, «сушки». И вот сбил самолёт… Ну, я, из ПЗРК. «Игла», есть такая штуковина.
Оп-па, а вот это уже серьёзно! Не каждый владеет подобным умением! Алексей переглянулся со Злым. Дядька-то непростой! А главное — перспективный!
— И вот висит этот парашютист, а мы, значит, вычислям, где его ловить, — между тем, продолжал «дядька». — Вот…
И вот домой приехал — и снится мне сон, что он ко мне на озеро приземлятся, этот парашютист. Ну, возле дома мово. Что такое, ххе! А в обед эсэмэска приходит от комбата: «Витька, срочно выезжай!».
Нну-у…Комбат всё же, дядька серьёзный. Я хоп сразу: пойду, думаю, займу денег. Пошёл, занял денег на дорогу и опять в Ростов.
— А как семья на твои военные дела смотрела? Что так вот — взял и поехал, от деток, от женщин своих, — подавляя улыбку, спросил Алексей. — Земляки как?
— Земляки? Ну если вот честно… Честно если, то когда я туда поехал в июне, то со мною никто не поехал. Они говорят: «Ты что, Витька, дурак, чё ли, тут сено надо косить, а ты на коку-то войну собрался». Вот… Жёны как кинулись на меня!
— Что за жёны?
— Ну чё за жёны. Вот, допустим, я к вам прихожу, зову: «Ну чё, Иван, пойдём повоевать?» Так ваша жена же нокинется на меня: «Ты куда мово мужика тянешь, тут своих хлопот хватат, шоб на коку-то Укроину ехать…»
В общем, один я поехал. Вот… Правда, взял я одного с собой, Серёжку. Он пьяный на берегу лежал, я ему: «Серёжк, поедешь? На войну-то?» А он: «Да я! Ух! Поехали!»
В Ростове-то он протрезвел, правда. Но до войны зашёл всё же, так, немножко. Вот только во второй раз уж не поехал. Второй раз я уже один поехал. Из нашего села. Вот.
Да. А там нас комбат собрал и мы уже в августе, 1-го или 2-го, у нас, это, батальон собрался, и мы сюда в Ровеньки попали. Вот. Сопровождали этот, гуманитарный. Груз. Не, не белые эти, как их, КАМАЗы. От кого-то ещё. От ростовских, что ли…
Так там и остались. А потом уж дали нам пушки, «Нонки». Я стал командир расчёта «Ноны-К», есть такая пушка. Танки дали нам. Хорошо снарядили.