Впрочем, хорошо, что он был весь занят делом Бэтмена, и покамест ему было не до событий вокруг капитана Кравченко, как вполне прозрачно намекнул приехавший к «Тетрису» Томич.
Получается, что Сан Саныч и после гибели своей страшной прикрыл друга.
В общем, Алексей с облегчением встретил медиков, приехавших за Иркой, с облегчением проводил её до машины, держа за руку и ласково перебирая её горячие пальчики. Нет, ласка не была механической — просто в нём действительно каким-то образом уживались и облегчение от близящегося расставания, и нежная признательность к женщине, и частицы чего-то такого, что, наверное, можно было назвать любовью. И досада, что приходится играть роль нежного любовника, а не быть им, и нежелание оказаться логикой событий в этой роли, и опасение, что как бы не прилипла теперь Ирка к нему окончательно. И раздражение от этой тотальной двусмысленности, в которую он как-то нежданно-негаданно угодил.
Вот чего не было — это мыслей о Насте. Вернее, была одна — промелькнула где-то быстрой тенью на периферии осознания. Но то ли сама эта мысль ощутила, что не место и не время для новообретённой подружки здесь и сейчас, и сама смылась по-быстрому, то ли просто мозг пометил соответствующее направление, как сапёр необезвреженную мину, — только больше не вспоминал Алексей об Анастасии.
А как проводил Ирину, так и вовсе не до того стало. Надо было отвечать на вопросы следаков, внимательно, но оттого на нервах следя за гранью правды и умолчания, чтобы никому не за что было его впоследствии ухватить. Школа Ященко помогала, конечно. Но приходилось отгонять ложное чувство, что он во всём прав был, что только отбивался от сваливавшихся одна за другой напастей. «Зачем вы вернулись в квартиру?», «Зачем вы поменяли сим-карты в телефоне?», «Где вы ночевали сегодня?», «Почему в больнице вы представились сотрудником МГБ?» — кажется, всё естественно делал, по обстоятельствам, но сколько же зацепок потенциально кроется за этими вопросами! «Есть ли у вас разрешение на оружие?» — Господи, как хорошо, что взял с собою штатного «макарку», а трофейный ТТ оставил у Насти! Кстати, надо срочно забрать, пока мало ли что! И к себе, домой, в расположение! Там уж всё проще будет. Или выбросить этот ТТ нахрен? Кто знает, что там за этим стволом значится? Пистолет явно с историей — и оказаться однажды в неё замешанным?
Надоело! Надоело всё! Уже как гражданский шпак стал ощущать и, главное, вести себя капитан Кравченко, несгибаемый когда-то Буран! А всего-то чуть больше суток прошло с их с Мишкой посиделок в «Бочке», с которых всё и началось! Сбежать бы отсюда поскорее. К себе, на фронт!
«На войну бы мне, да нет войны…», — вспомнил Алексей вдруг слова из песенки Высоцкого. Вот уж точно!
Но сбежать не получилось.
Надо было забрать сперва свои вещи у Насти — там ведь практически всё спасённое на разгромленной квартире. Тот же ствол забрать. Чтобы не подставить девушку, ежели что…
Только уйти надо сразу. С подрывом, как говорится. Иначе надо опасаться за собственное душевное состояние.
А — за её?
Алексей прикинул мысленно, как он мечется по городу между разными женщинами, волоча за собою нарастающий груз проблем. Причём это женщины, для которых в жизни с мужчиной есть только один принцип: или я, или никто. Вернее, не так: я — и никого кроме!
Конечно, на стадии любовницы они этот принцип напоказ не выставляют. Но ведь страдают! И страдания свои так или иначе проявляют. Или специально демонстрируют. Не потому, что такие собственницы, а потому, что природой так заповедано. Вбито в спинной мозг: девять месяцев беременности и десять лет выхаживания кто-то должен кормить её и ребёнка. А кто? Да только свой мужчина! На чужого в этом деле положиться нельзя. Вот и ищет женщина такого мужчину — чтобы и любовник, и защитник, и кормилец. И никакие эмансипации этого перебить не могут. Все эти феминистки — просто недотраханные, недолюбленные бабы. У которых любви не случилось, и они её заменяют общественной активностью и беспорядочным сексом.
Всплыла в мозгу история, рассказанная Тихоном со ссылкой на его карабахское пребывание. Как раз про феминисток.
Тогда был самый конец советской эпохи, что важно, говорил Тихон. Ибо советские воинские части на территории независимого в будущем Азербайджана, в том числе и в воюющем за будущую независимость Карабахе ещё стояли — а вот со свободами и правами человеков была уже полная горбачёвская перестройка.
И вот женсовет одного из полков решил сделать ход конём. В Советском Союзе чего много? Людей и автоматов Калашникова. А чего мало? А всего! Особенно всяких женских вещичек, чтобы нежные были, кружевные и красивые. Гэдээровские бюстгальтеры за роскошь считались. И косметики, само собой, западной, от Шанель или, как там, Ив Сен-Лоран. А на Западе всего этого навалом. По пфеннигу сбросятся — им ничего, а нам гора трусиков и радости.
Да, но как-то это надо обосновать. А что тогда мог предложить западному человеку советский человек, если не считать автомата Калашникова и ракеты «Сатана»? А душу свою заблудшую! Которая ныне открывается западным ценностям и ищет соответствующих друзей.
В общем, тётки эти, офицерские жёны, нашли гениальный, как им казалось, ход: прикинуться феминистками, объявив, что тут, у них, первый в Советском Союзе клуб феминисток в воинской части открылся. Написали что-то в духе бессодержательных, но трогательных речей генсека Горбачёва и отправили в Америку, по адресу, указанному в глянцевом журнале, каким-то чудом завезённом в воинскую часть в Гадрутском районе.
Пока письмо достигло адресата, пока американские феминистки переживали радость от появления у них соратниц в глубинах русского Кавказа, пока обменивались первыми письмами, пока получали приглашение и выправляли визы, — Советский Союз возьми и скончайся. И советские части были из Нагорного Карабаха эвакуированы. В смысле — люди. А имущество и оружие приватизировали азербайджанцы — где смогли, или армяне — где дотянулись.
И вот дальше картину Ященко описывал со вкусом, будто там был. Несмотря на развал СССР, на совсем уж распоясавшуюся карабахскую войну, упорные американки всё-таки добрались сначала до Еревана. Потом на нанятом за доллары микроавтобусе поехали до места дислокации русских подруг-«феминисток» через пробитый уже тогда Лачинский коридор. Почему их никто не сумел убедить, что никаких феминисток из русских воинских частей в Карабахе не осталось, как и самих частей, — о том история умалчивает. Вероятно, американки не верили «мужским шовинистским свиньям», если вообще спрашивали их мнение.
На каком-то из блок-постов на горном серпантине то ли у Берддзора, то ли у Шуши, то ли вовсе уже на дороге в Гадрут американок остановили, наконец, бойцы сил местной самообороны. В просторечии федаины, они же фидаи — заросшие бородами по самые глаза, шерстистые на груди и животе, несколько дней не мывшиеся, в разномастой униформе карабахские вооружённые мужики. А крабахские армяне, в общем, горцы и имеют мало общего с рафинированными армянами городов даже самой Армении, не говоря уже об армянах российских. Землепашцы и воины, не очень много своего драгоценного внимания уделяющие различным фантазиям и перверсиям. Так что появление перед ними группы американских феминисток — иные в шортиках, иные в маечках без лифчиков, многие без презренной косметики на лицах — повергло фидаев в настоящий культурный шок. Когнитивный диссонанс. Хотя тогда так и не говорили.