К ночи Сигурду стало совсем худо, и он едва осознавал, что с ним творится. То ему чудилось, что он опять в Хравнборге, то — что он вернулся в дом своей бабушки в Тонгулле. Однако чудилось Сигурду, что рядом с ним не Торарна, а Ранхильд. Он все еще хранил тетиву, сплетенную из ее волос, подаренное ею колечко и алый камешек, хотя и порывался много раз выбросить все это прочь. На мгновение приходя в себя, Сигурд видел, как будто бы Ранхильд склоняется над ним, — но ее лицо тут же превращалось в косматую физиономию тролля. Затем он решил, что враги, должно быть, отыскали его и теперь везут на суд и расправу, перекинув, точно полупустой мешок, через спину мохнатого конька, мерно трусящего по каменистому дну ущелья.
Последняя внятная мысль Сигурда была о том, какие странные у этого коня ноги — огромные, косматые, с кривыми черными когтями вместо копыт.
Придя в себя, Сигурд с немалым удивлением обнаружил, что как будто все еще жив. Осознав это, он решил, что прежде всего надо бы разобраться, где же он находится и кто доставил его сюда. В отсветах низкого пламени он разглядел десятки смеющихся физиономий, которые, корча гримасы, глядели на него из темноты, и ужас охватил Сигурда, пока он не понял, что это всего лишь фигурки, вырезанные из дерева или камня. Какое-то воспоминание ворочалось в его обессиленном мозгу, но он никак не мог заставить себя вспомнить, в чем дело.
Затем он увидел груду пестрых вытертых шкур, которая едва заметно шевельнулась. Длинная шерстистая лапа выпросталась из груды шкур, чтобы помешать содержимое закопченного котелка, висевшего над огнем очага. Да это же тролль, изумленно сказал себе Сигурд, — уж не решились ли все-таки тролли из его шайки вернуться за своим раненым вожаком? Однако у его троллей не могло быть ни такого уютного убежища с очагом и вырубленными в каменных стенах нишами, ни тем более такой роскошной кровати, как та, в которой он лежал, — не кровать, а царственное ложе, с резными столбиками по всем четырем углам и грубым, но чистым бельем.
— Гриснир! — наконец осенило Сигурда. Решение этой загадки истощило все его силы, и он вновь осел на ложе со счастливым и облегченным вздохом.
Гриснир, шаркая, подошел к кровати и приложил косматую лапу ко лбу Сигурда.
— Горячка прошла, — объявил он. — И ты признал меня — впервые за все время. Похоже на то, что эта отравленная доккальвийская стрела все же не сумела сделать свое лиходейское дело.
Сигурд открыл глаза и не мог удержаться, чтобы не ответить на жутковатую гримасу, которая у старого тролля означала довольную ухмылку.
Трудно было найти более уродливое и милое зрелище, чем морщинистая физиономия Гриснира с двумя рядами радостно оскаленных зубов.
— Ох, Гриснир, ты мне, должно быть, снишься! — со вздохом проговорил Сигурд, от всего сердца сожалея, что чувствует себя таким слабым. — Как поживает твоя нога?
— Плохо гнется, хромает, а в сырую погоду ноет так, точно голодный медведь запустил в нее свои зубы, — тотчас ответил Гриснир. — Впрочем, не жалуюсь. В конце концов, я остался в живых и теперь могу отплатить тебе добром за то, что ты когда-то спас одного старого тролля. Теперь моя очередь тебя спасать, и ты представить себе не можешь, что это за удовольствие! Похоже, в этом ущелье плохо пришлось не только моей ноге, — добавил Гриснир, вежливо намекая, что хотел бы узнать побольше о том, как именно Сигурд получил свою рану.
Мимолетная радость Сигурда тотчас испарилась.
— Боюсь, Гриснир, то, что ты сделал, не принесет добра ни мне, ни кому-то другому. Если только обитатели долины обнаружат, что ты спас жизнь человеку-троллю, которого все ненавидят, то выследят тебя, изловят и пригвоздят твою старую шкуру к стене амбара!
Гриснир только шире заухмылялся и потер мохнатые лапы, выражая крайнее удовольствие.
— Так значит, ты и есть тот самый человек-тролль, который устроил такой переполох среди доккальвов? Большей радости ты не мог мне доставить!
— Погоди, дай договорить! Я стал вести жизнь тролля из-за ужасного деяния, которое я, пока жив, не смогу себе простить. Это тяжкая ноша, Гриснир. Я убил своего отца. Я послужил неразумным орудием в руках его злейших врагов. Когда я умру, мне не будет жаль себя, да и никто другой меня не пожалеет.
Сигурд смолк и уставился в потолок, не желая видеть, как радость на лице Гриснира сменится презрением.
Старый тролль некоторое время молчал, задумчиво ковыряя в ухе грязным когтем.
— Время от времени мне слышатся голоса, — пробормотал он в крайнем волнении. — Голоса привели меня к тебе той ночью, когда я отыскал тебя в ущелье, и с тех пор они не дают мне покоя. Микла, Рольф, Ранхильд — вот имена тех, кто зовет тебя днем и ночью. Кто они, Сигурд, твои враги? Если это так, одно лишь твое слово — и я готов погибнуть, защищая тебя. Это верно, ты совершил ужасное и горестное деяние, однако я никогда не отвернусь от тебя. Ты и так довольно скорбишь, и я не стану прибавлять новой тяжести к твоему бремени. Оставайся здесь, у меня, столько, сколько пожелаешь, — даже навсегда, если захочешь.
Сигурд не сомневался в искренности старого тролля.
— Гриснир, — сказал он, — ведь я тебе только в тягость. Я и самому себе в тягость, как же это получается, что ты так добр ко мне?
Гриснир пожал плечами и, на миг задумавшись, поднял глаза к потолку.
— Покуда ты жив, часть моего сердца принадлежит тебе, и что бы ты ни сделал, я твой друг. Так что же — хочешь изведем этих троих, которые так настойчиво зовут тебя? Только скажи!
Сигурд, выбившись из сил, снова прикрыл глаза.
— Нет, Гриснир, — прошептал он, — ведь это мои друзья! Истинные друзья, как и ты. И я все-таки думаю, что лучше бы вы все предоставили меня моей судьбе, какова бы она ни была, — жить одичалым троллем, бесславно погибнуть… или что там еще я заслужил.
Гриснир встрепенулся:
— Ну уж нет, этого никак нельзя допустить! Я вижу, ты сильно устал, так что советую тебе выспаться. Твои друзья все-таки нескоро разыщут тебя, а к тому времени, когда это случится, хорошо бы тебе выздороветь и окрепнуть.
Сигурд послушно закрыл глаза.
— Гриснир… — пробормотал он. — Я хочу остаться здесь насовсем. Я не хочу возвращаться к ним.
— Ну так никто тебя и не гонит… — успокаивающе отвечал Гриснир и на цыпочках вернулся к очагу, где в закопченном котелке закипало, брызгая на огонь, какое-то варево.
Миновали последние зимние дни, и весна уже вступила в свои права, когда Сигурд наконец почувствовал, что прежняя сила вернулась к нему. Резные фигурки, которые так забавляли его в дни болезни, окончательно ему опостылели, когда солнце уже прочно обосновалось в небесах. Он понимал, что должен остерегаться, как бы не попасть на глаза тем, кто все еще питал ненависть к человеку-троллю, однако никакая сила не могла в теплый солнечный день удержать его в темной и тесной пещере.
— Похоже, мое жилище становится для тебя тесновато, — заметил как-то Гриснир, глубокомысленно наморщив большой лоб. — Скоро, очень скоро твои друзья наконец услышат твой зов.
Сигурд помотал головой — на душе у него все еще было неспокойно.
— Не знаю, как я смогу и в глаза им посмотреть, — пробормотал он, в глубине души отлично сознавая, что не сможет прятаться до конца жизни в пещере тролля.
— Прошлой ночью я видел еще одного твоего приятеля, — задумчиво продолжал Гриснир. — Морок, которого наслали на тебя Бьярнхард и Йотулл, знает, что ты жив, и ждет тебя. Когда-нибудь, Сигурд, тебе все равно придется как-то с ним управиться.