– Как мне папенька надоел со своими бредовыми идеями, – тихо ругнулась Эстрелла, – Ян, выбей ворота одним ударом, пожалуйста. Пугани, но желательно не калечить никого. У нас уважают сильных гостей.
– А если они из арбалетов? – усомнился Valle, приготовив что-то зловещее в левой ладони и добавляя туда что-то из чёрного пузырька.
– Шутить изволите, баронет? – соболиные бровки удивлённой доньи Эстреллы очаровательно взлетели под самую чёлку, очаровательно играющую локонами с ветерком, – Я взяла его под защиту, и моя жизнь длится, пока жив принц Ян.
– А они об этом знают? – маг в алом кивнул на замок, так и не проявляющий признаков гостеприимства.
Принц Ян упрямо мотнул головой, чуть выдвинулся вперёд, пробормотал заклинание из своего небедного арсенала, повелевающим жестом указал на преграду впереди. И тут же тупой гулкий удар невидимого тарана расколол на части замковые ворота, рокотом отозвавшись во внутренностях людей. Слабо дымясь, остатки преграды влетели вовнутрь, изуродованными железными створками проехались по протестующе взвизгнувшим плитам двора и, окончательно рассыпаясь на части, замерли как раз посередине сдвоенной шеренги воинов по сторонам.
Проезжая мимо остановившегося в недоумении кирасира, донья Эстрелла свободной рукой выхватила у него копьё с гордым, славным штандартом. Под таким же львом, вставшим на дыбы, да и против него дрались многие поколения её достославных предков, но она выбрала льва. Сегодня и навсегда. Уперев оружие тупым концом в стремя, горделиво проехала под руку с принцем, вызывающе дерзко грозя ослепительным небесам острым навершием с развевающимся полотнищем.
Не получив от барона приказа атаковать, солдаты, стоящие в шеренгах по сторонам, взяли «на караул» – либо так, либо этак, но что-то делать надо. Барон шагнул навстречу гостям, только те въехали в середину почётного строя, и степенно, с достоинством спустился с крыльца на плиты двора.
– Отец, – не скрывая усмешки, звонко объявила Эстрелла, в чёрных глазах которой плясали то ли солнечные искры, то ли чёртики, – Позволь представить тебе моего жениха. Принц Ян – барон Кейрос.
На обычно невозмутимом лице барона что-то чуть проступило под смуглостью, когда он, вглядевшись в глаза дочери, посмотрел на её спутника. По его сигналу флажки с борзой леди чуть приспустились, а на их месте заполыхали алые с золотом имперские штандарты.
– Это большая честь для меня, ваше высочество, – это было первое, что только и смог произнести воистину ошеломлённый барон.
Прекрасная и непостижимая, как женщина, Аламеда взволнованно гудела в сумерках. Шутка ли – дочь сеньора на днях сочетается, да не с кем-нибудь, а с наследником того самого престола, против которого столько было пролито мятежной и горячей крови! Слухи достигли своего апогея к сумеркам, склоняясь совсем уж к невероятным версиям вроде взбунтовавшегося принца или потерявшей рассудок доньи Эстреллы, когда посланец барона, тот самый Педро, появился в таверне «Три быка» и уселся за щербатый стол с видом столь значительным, словно он самолично берёт в супруги никого иную, как саму султанскую дочь.
Народ повалил валом, от посетителей сразу не стало отбоя, и хозяин заведения уже втихомолку потирал руки от удовольствия, глядя, как ломится от завсегдатаев и пришлых таверна, да и дополнительные, спешно вынесенные столики под навесом из виноградных лоз заняты плотно и надолго. Слуги, к которым пришлось подключить обеих дочерей и племянника, сбивались с ног, радушно встречая, обслуживая плотно напирающую толпу жаждущих вина и новостей.
Педро с хитро-невозмутимым видом расстегнул доспех, свалил брякнувшую железом одёжу под стол и дерзко, громогласно потребовал вина и всего, что к нему прилагается. Что и было мгновенно предоставлено самой супругой хозяина – величайшая честь в здешних краях!
Не спеша, смакуя, Педро выцедил первый кухоль и, крякнув от одобрения, залихватски вытер усы. Разумеется, такие же торчащие в стороны стрелки, как и у барона, но покороче – дабы не ронять авторитет сеньора. После быстрой, но обильной трапезы сержант молодецки припечатал о столешницу аж цельный двойной золотой цехин, и потребовал ещё вина. Такой оборот дела был трактирщику и понятен, и привычен, да и приятен – чего греха таить.
Монета исчезла под его пальцами столь же стремительно, как кусок хлеба во рту нищего, а Хуан и Санчес уже катили приятно ласкающий слух побулькиванием бочонок портвейну. Посетители, набившиеся плотно, как маслины в банку хорошей хозяйки, уже дошли до нужной кондиции, и только тут освежившийся сладким вином Педро изволил сообщить новости. Тишина в это время стояла такая, что было слышно, как на кухне шкварчит на сковороде яичница с грудинкой.
Не спеша, наслаждаясь чувством собственной значимости, напыщенный сержант поведал то, что сообщили ему, и то, что ненароком услышал, стоя в карауле. После известия о том, что «там така-ая любовь!» разгорелись улыбками лица и ярче заблестели чёрные южные глаза вокруг. Уж что-что, а романтика никак не была чужда здешнему люду – совсем наоборот. А когда Педро важно, чуть понизив голос, рассказал о том, что «Император самолично поклялся, что внук его и нашего барона будет править всей громадной Империей – от закатного океана до самых орковских гор», горячая и бесшабашная удаль захлестнула даже немногие трезвые головы.
За здоровье доньи Эстреллы, барона и самого Педро пили много и шумно. Потом, как водится, отмутузили какого-то из породы вечно сомневающихся. Когда пришли ещё несколько солдат, сменившихся с дежурства, их встретили как родных отцов, жадно выспросили между вином, едой и опять вином. И тут поверили даже самые отчаянные скептики. Веселье охватило людей, скорых в радости и горе.
Гулянье выплеснулось на вечерние улицы, как хмель в жилы гуляки. На главной площади смуглые кавалеры и их стройные дамы лихо и бесшабашно отплясывали тарантеллу, вино и снедь взлетели в цене втрое и всё равно шли нарасхват. И единственное, о чём жалели предприимчивые кабатчики, так это о том, что свадьба официально состоится в столице.
Однако барон Кейрос был не только выдающимся воином и полководцем, но и мудрым правителем. Ближе к полуночи он самолично появился на живой, искрящейся огнями и весельем городской площади в сопровождении супруги, детей и гостей замка el Corazon. Громогласно он объявил о соединении двух сердец, вложил руку дочери в ладонь принца и обнял его, как родного сына. А дабы не лишать удовольствия своих соотечественников, гулять начинают уже сегодня. И, к совершеннейшему восторгу горожан, распорядился открыть подвалы.
Пока нежно и в то же время зажигающе играл древний дворянский марш, принц Ян шёл среди мерцающей сталью сдвоенной шеренги мужчин, скрестившим над ним оружие. Мечи, шпаги, копья. Алебарды альгвазилов, кинжалы мастеровых, и даже один молот кузнеца. Навстречу ему, осыпаемая лепестками цветов и зёрнышками маиса, шла прекраснейшая из всех невест. В традиционном платье нежно-персикового цвета, с живой карминной розой в тёмных волосах, донья Эстрелла мило смущалась под одобрительными возгласами и взглядами подруг, родственниц и просто горожанок, тоже составивших двойную, хотя и не такую ровную шеренгу по сторонам.
В этих краях превыше других почитали Миллику, богиню всего живого. Растворённые ворота древнего храма гостеприимно приняли молодых, которые пока шли чуть порознь в сопровождении старших. А когда принц трепетною рукою взял нежные пальчики своей доньи, подвёл её к каменному подножию громадной, уходящей в царящий под сводами полумрак, статуе бессмертной покровительницы и вдвоём преклонили колена, все вокруг, плотно набившиеся под стены храма, заглядывающие в ворота и даже окна, затаили дыхание.
Вокруг принца немедля разлилось светлое и радостное сияние – богиня благословляет! Зато донья Эстрелла окуталась жемчужно-серыми переливами, плавно вьющимися и стекающими из невесомого венка, парящего над её прелестной головкой… Народ только тихо ахнул.