Перед стелой снова появился правитель. На этот раз он был весь увешан драгоценностями, солнечные лучи, попадая на них, ослепительно сверкали. Темные потеки засохшей крови на груди и руках еще более подчеркивали белизну перламутровых дисков в ожерелье и браслетах.
Широко раскинув в стороны руки, владыка Тикаля завертелся волчком, повинуясь звукам музыки и все убыстряя движение. Разлетелись кецалевые перья на высоком головном уборе, плыли поднявшиеся вверх концы набедренной повязки.
Все быстрее и быстрее становился темп, все быстрее и быстрее вертелась перед стелой одинокая фигура. Правитель начал уставать, пот струйками полз по лицу, смывая краску, уставшие легкие шумно втягивали воздух…
— Все старания бесполезны! Он не доживет до конца следующего двадцатилетия! — пробурчал Ах-Печ на ухо Ах-Меш-Куку.
— Все в руках богов! — как всегда тихим голосом отвечал тот.
Резкий вскрик флейт, вопль труб и глухой гул барабанов возвестили о конце священного танца. Правитель застыл неподвижно; в руках у него уже была эмблема верховной власти — доска с изображением двухголового дракона. Позади этой живой статуи бесшумно упала циновка, скрывавшая стелу. Все присутствовавшие склонились в глубоком поклоне. В этот момент повелитель как бы снова восходил на престол Тикаля, получая от богов право на новое двадцатилетие царствования.
На рельефе, блестевшем свежими яркими красками, Хун-Ахау увидел портрет правителя. Юноша теперь понял, что поза человека, стоявшего перед стелой, сознательно повторяла изображение на скульптуре. Тот же поворот головы вправо, расставленные так же ноги, те же украшения и знаки достоинства. Но отец царевны был значительно старше, чем изображенный. И когда они были рядом, это особенно бросалось в глаза.
Строго соблюдая ранги, придворные подходили к царю с поздравлениями. Он уже сменил позу на более свободную, но напряжение и усталость еще явственно проступали на его лице. Он равнодушно выслушивал цветистые выражения преданности, радости и счастья, которые щедро лились из уст поздравлявших. Только один раз его глаза блеснули неожиданным теплом — когда к нему приблизилась Эк-Лоль. Но и ей правитель не сказал ни одного слова; может быть, потому что кругом было слишком много чужих ушей.
Когда поздравления закончились и повелитель отбыл, собравшиеся начали быстро расходиться. Придворные спешили домой, чтобы обмыться и переменить одежды — вечером во дворце должен был состояться пир. Простой люд торопился к ужину и сну — завтра будет снова работа!
Царевне подали носилки, хотя до дворца было недалеко. Хун-Ахау шел сбоку, медленно помахивая опахалом. Он уже предвкушал отдых — даже ему, молодому и сильному, неподвижное стояние целый день под солнцем далось с трудом. Но он не знал, что вскоре ему предстояло показать всю свою быстроту и ловкость.
Сойдя с носилок перед дворцом, Эк-Лоль приказала:
— Хун, иди со мной, ты мне нужен!
Сунув опахало в руки подоспевшего Цуля, юноша поспешил вслед за царевной.
Они прошли галереей нижнего этажа, поднялись на второй. Эк-Лоль шла быстро, как бы стремясь скорее достигнуть своих покоев. Внутри здания было сумрачней и прохладней. Почти никого не встречалось: вся жизнь сегодня была сосредоточена в другом крыле дворца.
Царевна вошла в первую комнату своей половины; Хун-Ахау задержался на пороге. Заходящее солнце заливало через проем галереи гладкий белый пол красноватым ровным светом. И вдруг юноша увидел, как из угла по этому алому полу к ноге девушки стремительно и бесшумно метнулась длинная серая лента. Хун-Ахау рванулся вперед, схватил змею за хвост и резким взмахом размозжил ей голову о стену.
Увидев тень юноши перед собой, Эк-Лоль обернулась.
— Что ты делаешь? — гневно спросила она, и в этот момент ее взгляд упал на змею.
— Она бросилась на тебя, владычица, — тихо произнес опахалоносец.
Лицо царевны побелело — только сейчас она вспомнила мимолетное холодное прикосновение к ее ноге.
— Канти!* — с трудом произнесла она. — Хун, ты спас мне жизнь! Но как змея попала сюда?
Темная краска поползла по ее лицу, захватила лоб, спустилась на шею, глаза вспыхнули. Царевна порывисто приблизилась к юноше, схватила его за руку.
— Смотри, никому об этом ни слова! Слышишь, никому!
Хун-Ахау покорно опустил голову.
— А теперь принеси мне теплой воды, — сказала уже обычным голосом Эк-Лоль. — Я не забуду твоей преданности!
В комнату вошла Иш-Кук.
— Кто-нибудь входил сюда, пока я отсутствовала? — спросила царевна девушку.
— Никто, владычица! — испуганно отозвалась служанка.