Селение было небольшим и жило одной общиной: трапезничали один раз в день, а то и раз в два дня, но тогда уж наедались до отвала, и ели все из одного котла, которому приписывали некоторые волшебные свойства. Например, считалось, будто этот котел подарила основательнице рода некая благодетельная богиня, черная, как эбеновое дерево, и нагая, как трава. Она вышла из джунглей и сделала несколько предсказаний касательно судьбы рода, после чего скрылась, оставив этот самый котел.
Согласно другой версии той же легенды, богиня сама превратилась в этот котел. И пока не прохудится его днище, в селении будет царить мир, и члены рода не узнают ни несчастий, ни голода. Женщины будут плодовиты, старики — долговечны, воины — крепки, охотники — удачливы, а скот, принадлежащий племени, не будет подвержен болезням.
Дети с криками бегали вокруг, а какой-то старик, устроившись на солнышке, с сонным одобрением поглядывал на них. Каждый занимался своим делом, как это происходило из года в год, из века в век… и как, казалось, будет происходить вечно.
Неожиданно послышался громкий, отчаянный крик: вода начала вытекать из котла. В костер закапало. Быть беде! Завидев это, женщины завопили все разом, оплакивая чудесный котел и предчувствуя надвигающееся несчастье, и потому никто не слышал приближения врагов.
Отдаленный гул, зародившийся далеко в степи, первой уловила косуля, что паслась неподалеку от камышовых зарослей. Вскинула чуткую головку, вздрогнула — и вдруг в ужасе полетела прочь, спеша положить как можно большее расстояние меж собой и тем страшным, что накатывало из-за горизонта.
Оно неуклонно приближалось и скоро заявило о себе исполинским облаком, которое заслонило само солнце, так что пылающее дневное светило сделалось матовым диском, тонущим в мутной взвеси. От горизонта до горизонта по степи лавиной мчалась конница Аурангзеба. Все громче гром тысяч копыт, земля задрожала под их ударами…
Неостановимая стихия накатывает на маленькое селение. Воины почти не замечают крохотного, незначительного препятствия, что возникло вдруг на их пути. Подобно тому, как смерч, не разбирая, уничтожает и живое, и неживое, и рукотворное, и сотворенное природой, — так прокатилась конница Калемгадана по жалким хижинам, по пасущимся животным, по людям… Все подмяла под себя, разметала и помчалась дальше.
Как не было здесь ничего.
Только выжженная черная полоса на берегу речки, изуродованные тела убитых, обгоревшие трупы животных, черные скелеты разломанных хижин. Над растоптанным кострищем — опрокинутый котел с заметной дырой в днище. Сбылось пророчество чернокожей богини! Никто из рода не уцелел, едва только прохудился котел; да только не котел тому виной — котел послужил лишь знаком, предсказанием.
Орел вернулся, чтобы увидеть смерть — и далеко разносящийся вместе с ветром запах тления и пожара. С громким, пронзительным, раздирающим сердце криком орел камнем пал на землю и обратился в человека. И человек этот обхватил руками голову в неудержимом порыве скорби и принялся раскачиваться из стороны в сторону.
Обратив к небесам незрячие, залитые слезами глаза, Шлока возопил:
— Боги! Когда же вы наконец пошлете нам воина? Когда я найду его? Кали, черная Кали! Довольно тебе мучить меня! Забери мою жизнь! Не заставляй изо дня в день видеть смерть и пожары! Дай мне силы, позволь мне достигнуть моей цели, иначе — клянусь моей кровью! — я прокляну тебя, и плохо тогда тебе придется. Далеко в джунглях огненная полоса прокатилась по телу золотого идола Кали и на миг открылись и сверкнули ее глаза. Время пришло!
* * *Санкара, жрец Кали, вздрогнул. Нет, ему не почудилось: жуткий истукан богини — черный, с ожерельем из младенческих черепов на шее и вокруг бедер, с длинным синим высунутым изо рта языком, — внезапно ожил, отзываясь на чей-то призыв, а это означает, что скоро Кали начнет действовать. Но кто оказался настолько силен, что сумел пробудить Кали? О чем взывал тот неизвестный человек?
Санкара был еще молод, но особые таланты открыли ему дорогу к высшим жреческим должностям. Впрочем, в столице, в самом Калимегдане, служить ему не довелось. Оно и понятно: все лучшие места там давно уже расхватали жрецы постарше. Те, кто раньше Санкары па-чал продвигаться по службе при новом радже.
К тому же все эти маститые старцы изрядно побаивались молодого, энергичного, а главное — мистически одаренного жреца. Санкаре открывался мир духов без всяких усилий со стороны самого жреца. Ему достаточно было воздеть руки и вознести самую короткую молитву, и все тайное делалось для него явным. Он легко видел то, что оставалось сокрытым для других — сколько бы эти другие ни старались, сколько бы ни возжигали благовоний, ни трясли посохами с колокольцами, сколько бы ни стучали в маленький ритуальный барабанчик…