— Глядя на тебя, киммериец, не скажешь, будто ты придаешь этому какое-то значение.
— Может быть, и не придаю, — не стал отпираться Конан. — Но понимаю, что другие могут быть не похожими на меня. Да, да, не делай удивленное лицо, Шлока! Варвары ничем не отличаются от цивилизованных людей. Разве что лучше разбираются в человеческой природе…
Шлока хохотал, забыв о своем положении учителя, многочтимого человека, непререкаемого авторитета. У Конана искры веселья прыгали в синих глазах, однако киммериец крепился — он даже не улыбнулся.
— Между прочим, — добавил Конан, — в юности мне доводилось выступать гладиатором. Я пользовался большим успехом среди женщин. И если уж знал, что какая-нибудь милашка придет поглазеть, как я разделаюсь с очередным куском тренированного мяса… Под «куском мяса» я разумею своих противников… — добавил киммериец, ухмыляясь весьма неприятно. — Да, так вот, женщины всегда меня вдохновляли. Так уж устроен человек. Вдохновляют его женщины.
Многозначительность, с которой прозвучала последняя фраза, наконец возымела «роковое» действие.
Конан засмеялся.
— Разумеется, ты прав, киммериец, — сказал Шлока, вытирая глаза. — Поэтому-то девушки и придут. Правда, есть у меня кое-какое подозрение…
Конан разом насторожился:
— Что еще?
— Легкие увлечения, веселые приключения, милые подруги — все это прелестно, — сказал Шлока. — Беды начинаются вместе с истинной любовью.
У Конана сделался недоумевающий вид, а затем он кивнул:
— Я встречал этого дикого зверя, раз или два. Истинная любовь делает с человеком ужасные вещи.
— Или прекрасные, — добавил Шлока.
— Ты подозреваешь кого-то из своих? — озабоченно спросил Копан.
Шлока кивнул и добавил:
— Не буду пока называть имен. Понаблюдаем. Ты — со своей стороны, а я — со своей. Может быть, все еще не так страшно.
— Истинная любовь всегда страшна для воина, — убежденно произнес Копан. — Она отвлекает и делает тебя уязвимым.
— Если она взаимна… — начал было Шлока, нo не договорил и махнул рукой. Ему следовало предвидеть это. Ему следовало быть готовым к тому, что лучшие его ученики вырастут и, следовательно, начнут увлекаться женщинами.
«В конце концов, так уж устроен человек, — пытался утешить себя Шлока. — Дурга заложила в мужчину влечение к женщине, и требовать от юношей отказаться от этого означало бы оскорбить Дургу…»
* * *Ратарах, младший брат Рукмини, отыскал сестру в конюшне. Она кормила Светамбара и вполголоса секретничала с ним. Конь двигал ушами, косил глазом, с благодарностью брал с ладой лакомства, а при появлении Ратараха фыркнул с откровенным неудовольствием.
— Что? — спросила брата Рукмини. Она обращусь к нему с высокомерием: еще бы, она взрослая девушка, а он еще ребенок!
— Шлока сказал, что ты и Гаури — мы все идем на большой праздник во дворце у Авенира! — выпалил мальчик.
Рукмини отошла от коня, надвинулась на брат.
— Это ты его попросил? Признавайся! Ты попросил его, чтобы нас с Гаури взяли?
— Нет, — Ратарах мотнул головой, — он сам сказал. Сам!
На лице Рукмини появилось недоверчиво выражение. Несколько мгновений она рассматривала Ратараха так, словно желала зачерпнуть самый потаенный ил из самых глубин его нехитрой мальчишеской души, а затем внезапно брызнула ему в лицо водой из лошадиной поилки.
— Неправда! Неправду ты говоришь!
Он ошеломленно провел ладонью по губам, облизал, палец.
— Нет, сам сказал, правда!
Рукмини, смеясь, схватила его за ворот рубахи.
— Ну, признавайся: ты попросил Шлоку?
Ратарах не выдержал, сдался.
— Да.
— Почему? — наседала Рукмини. — Говори, не то я притащу раскаленные клещи! Сознавайся, Ратарах, выкладывай все!
— Пусти. — Он попытался высвободиться, но куда там! Хватка у сестры крепкая. Рукмини привыкла управляться с конем. И почти наверняка тайком учится владеть мечом. Не Траванкор, так Арилье — кто-нибудь из двух друзей точно с ней сражается.
— Пусти!
— Не пущу, не пущу, — посмеиваясь, ответила она. — Говори всю правду, несчастный. Это Траванкор тебе сказал, чтобы ты попросил за Траванкора, да?
— Нет, — сказал Ратарах. И прибавил: — Я сам. Но он так смотрит на тебя…
— Как?
Внезапно горячая волна разлилась по лицу Рукмини, пальцы ее разжались, и она отошла в сторону. Опустила голову. Тонкая косица повисла, перечеркивая округлую смуглую щеку.
— Как он на меня смотрит?
Ратарах смутился:
— Ты сама знаешь — как.