Выбрать главу

Рядом с фон Гриппеном остались его оруженосец Оттон и два латника, остальные воины добивали дикарей. У околицы поселка лежало с десяток трупов, еще два или три фон Гриппен увидел у домов. Язычников кто-то предупредил о приближении орденского отряда – в поселке не было ни женщин, ни детей. Верно, они успели уйти в лес. Но это не имеет значения. Сегодня к вечеру от языческого гнезда не останется ничего, кроме пепла и золы. Отцы-инквизиторы вразумляют еретиков через огненное крещение – именно оно и постигло сегодня эту деревню.

Конь под фон Гриппеном зафыркал. До пригорка, на котором они стояли, ветер донес запах гари и горелой плоти. И снова рыцарь хмыкнул; как-то давно в беседе с ним рижский епископ Каспар сказал, что труп язычника всегда пахнет хорошо. Солгал преподобный, нет ничего омерзительнее этой вони. Даже коню это понятно.

Со стороны пожарища появились четверо воинов, тащивших раненого товарища. Фон Гриппен пустил коня шагом им навстречу.

– Ну что там? – крикнул он.

– Почти управились, светлейший брат Хорст, – сказал старший из кнехтов. – Язычники сражаются как одержимые, верно, бесы им помогают. Мы потеряли трех человек, и еще семеро ранены. Но язычников мы положили без числа, а тех, кого не добили, огонь пожрет. Настоящая геена огненная, клянусь Богородицей!

– Хорошая работа, Вольфрам. Я доволен.

– Рады служить Ордену и твоей милости.

– Пожалуй, я сам посмотрю, что там творится. – Фон Гриппен принял из рук неотступно следовавшего за ним Оттона свой шлем с орлиной лапой на маковке, еще раз глянул на кнехтов, устраивавших на траве раненого, полубесчувственного от слабости и потери крови. – Интересно понять, чего это они так дорого продают свои жалкие жизни.

– Верно, святилище охраняют, светлейший брат Хорст, – подал голос один из кнехтов. – Там за домами их языческое капище, будь оно неладно! За то капище нечестивое они и бьются, аки одержимые.

– Ну, пора их отправить к их бесовским богам! – Фон Гриппен надел шлем.

Коня он пустил мелкой рысью, чтобы жеребец, не дай Бог. не сломал ногу на этих буераках. С тех пор, как Хорст фон Гриппен стал рыцарем Ливонского ордена, кроме коня и оружия у него нет ничего. А такого коня, как его трехлетний испанец Фойерблиц, нет ни у кого из братьев – равно, как и такого меча. Меч достался фон Гриппену по наследству от деда, а тому от отца, прославленного крестоносца, побывавшего в Святой земле и видевшего Иерусалим. Великий грех пятнать такой клинок кровью этих свиней, но, верно, придется; кнехты все никак не могут осилить закрепившегося противника. Фон Гриппен уже подъехал достаточно близко, чтобы слышать хриплые крики своих воинов и ответные яростные вопли латгалов.

Кнехты столпились за невысокой стеной, сложенной из нетесаных камней, – здесь им не грозили стрелы и камни из пращей латгалов. Язычники увидели приближение рыцаря, потому что вопли стали громче, а стоило фон Гриппену подъехать ближе, как в него полетели стрелы. Одна из них даже чиркнула по наплечнику, порвав белую орденскую епанчу. Фон Гриппен не стал доставать меча, вооружился секирой. Кнехты, завидев своего командира, осмелели, полезли из-за стены, не обращая внимания на летевшие в них стрелы.

– Herum! – закричал фон Гриппен. – Vorvarts! Во славу Иисуса Христа!

Прямо перед ним в грязь упал пораженный камнем в голову кнехт: Фойерблиц перепрыгнул через него, а потом проломил грудью хлипкий плетень, вынося всадника прямо на врага. Впереди заметались темные фигуры – с десяток мужчин, вооруженных топорами на длинных рукоятках, рогатинами и луками, бросились врассыпную, завидев рыцаря. Фон Гриппен догнал одного из них, взмахнул секирой. Раздался короткий вопль, потом хруст разбитой кости, и вражеский воин повалился прямо под копыта коня. Брошенный латгалом дротик со звоном ударил в щит, отскочил. Рыцарь развернул коня, погнал его вдоль потемневшего от времени и непогоды дубового частокола, намереваясь не дать врагам уйти в лес. Облако дыма от бушевавшего пожара накрыло его. Фойерблиц с ржанием завертелся. Фон Гриппен задержал дыхание, дал шпоры коню. Дым был такой плотный, что видимости не было никакой и дышать было попросту невозможно. Впереди гудело и бесновалось пламя, пожиравшее хижины латгалов, часть частокола и подбиравшееся уже к краю леса.