Ахкеймион задохнулся.
— Кем?
— Вторым Сесватхой… Если не больше…
— Тогда он мне совсем не нравится. Судя по тому, что ты рассказываешь, он опасен, Акка. Пусть Наутцера и остальные узнают о нем. Если его схватят, значит, так тому и быть. По крайней мере, ты сможешь умыть руки и перестать сходить с ума.
На глаза Ахкеймиону снова навернулись слезы.
— Но…
— Акка, — взмолилась Эсменет, — это не твоя ноша, и не тебе ее нести!
— Нет, моя!
Эсменет отодвинулась. Ее волосы волной упали на левое плечо, непроницаемо черные в тусклом свете. Казалось, она колеблется.
— В самом деле? А мне кажется, все дело в Инрау… Сердце Ахкеймиона сжала ледяная рука. Инрау. Мальчик. Сын.
— А почему бы и нет? — крикнул он с неожиданной свирепостью. — Они убили его!
— Но они послали тебя! Они послали тебя в Сумну, чтобы вернуть Инрау, и ты сделал это, хотя точно знал, что будет потом… Ты говорил мне об этом еще до того, как нашел его!
— Что ты хочешь сказать? Что это я убил Инрау?
— Я говорю, что ты так думаешь. Думаешь, что убил его. «Ох, Ахкеймион, — говорили ее глаза, — ну пожалуйста…»
— А если это и вправду так? Разве не значит, что теперь я должен исправиться? Пускай эти недоумки в Атьерсе издеваются над другим человеком…
— Нет, Ахкеймион. Ты делаешь это — все это! — не для того, чтобы спасти своего драгоценного Анасуримбора Келлхуса. Ты делаешь это для того, чтобы наказать себя.
Ахкеймион, онемев, уставился на Эсменет. Она что, действительно так думает?
— Ты говоришь так потому, — выдохнул он, — что слишком хорошо знаешь меня…
Он протянул руку и провел пальцем по ее бледной груди.
— И не знаешь Келлхуса.
— Таких замечательных людей не бывает… Я же шлюха, ты не забыл?
— Это мы посмотрим, — сказал Ахкеймион, толкая ее на спину.
Они поцеловались. Поцелуй был жарким и долгим.
— Мы, — повторила Эсменет и рассмеялась, словно эта мысль одновременно и радовала ее, и причиняла боль. — Теперь это вправду «мы» — верно?
С робкой, почти испуганной улыбкой она помогла Ахкеймиону снять одежду.
— Когда я не мог найти тебя, — сказал он, — или когда ты отвернулась, я чувствовал… чувствовал себя пустым, будто мое сердце сделано из дыма… Разве это не «мы»?
Эсменет прижала его к циновке и оседлала.
— Я понимаю тебя, — отозвалась она.
По щекам ее ручьями текли слезы.
— Значит, так тому и быть.
«Один барашек, — подумал Ахкеймион, — за десять быков». Узнавание.
От соприкосновения его мужское достоинство затвердело; Ахкеймиону не терпелось познать ее снова. Как всегда, на него обрушилась вереница образов, и каждый — словно острый нож. Окровавленные лица. Бряцание бронзовых доспехов. Люди, истребленные заклинаниями. Драконы с железными зубами… Но Эсменет приподняла бедра и одним толчком оборвала одновременно и прошлое, и будущее, оставив лишь восхитительную боль настоящего. У Ахкеймиона вырвался крик.
Эсменет принялась тереться об него, не с ловкостью шлюхи, надеющейся побыстрее отработать монеты, а с неуклюжим эгоизмом любовницы, ищущей утоления, — любовницы или жены. Сегодня она собиралась получить его, и на это — Ахкеймион знал — не способна ни одна проститутка.
Тварь, носящая лицо проститутки, сидела в темноте — на расстоянии вытянутой руки — и ловила звуки любовной возни. И думала о слабости плоти, обо всех нуждах, от которых сама она была избавлена.
Воздух наполнился их стонами и запахом, тяжелым запахом немытых тел, бьющихся друг о дружку. Это был по-своему даже приятный запах. Лишенный разве что привкуса страха.
Запах животных, похотливых животных.
Но тварь кое-что понимала в похоти. Вернее, не кое-что, а гораздо больше. Страсть — это тоже путь, и зодчие твари не обделили страстью свое творение. О да, зодчие — не дураки.
Экстаз в лице. Восторг в обмане. Оргазм в убийстве…
И уверенность во тьме.
ГЛАВА 4
АСГИЛИОХ
«Не бывает настолько хороших решений, чтобы они не связывали нас своими последствиями.
Не бывает настолько неожиданных последствий, чтобы они не избавляли нас от решений. Даже смерть».
«Вспоминая эти события, чувствуешь себя странно: как будто очнулся и обнаружил, что едва не оступился в темноте и не разбился насмерть. Всякий раз, возвращаясь в мыслях к прошлому, я преисполняюсь удивления оттого, что все еще жив, и ужаса оттого, что все еще путешествую по ночам».
4111 год Бивня, начало лета, крепость Асгилиох
Ахкеймион и Эсменет проснулись, сжимая друг друга в объятиях, и оба смутились, вспомнив минувшую ночь. Они поцеловались, чтобы заглушить свои страхи, а пока лагерь медленно просыпался, их мягко, но неудержимо повлекло друг к другу, и они занялись любовью. Потом Эсменет некоторое время лежала молча, отводя взгляд всякий раз, когда Ахкеймион пытался заглянуть ей в глаза. Сперва эта неожиданная перемена в ее поведении озадачила и разозлила его, но потом Ахкеймион понял, что она боится. Прошлой ночью она разделила с ним палатку. Сегодня ей предстояло разделить с Ахкеймионом его друзей, его повседневные беседы — его жизнь.
— Не волнуйся, — проговорил Ахкеймион, пока она нервно возилась со своей хасой. — В выборе друзей я куда более разборчив.
Недовольство вытеснило страх из ее глаз.
— Более разборчив, чем в чем?
Ахкеймион подмигнул ей.
— Чем в выборе женщин.
Эсменет опустила взгляд, улыбнулась и покачала головой.
Ахкеймион услышал, как она вполголоса ругается. Когда он принялся выбираться из палатки, она ущипнула его за ягодицу, да так, что он взвыл.
Обняв Эсменет за талию, Ахкеймион подвел ее к Ксинему, который разговаривал о чем-то с Грязным Динхом. Когда он представил Эсменет, Ксинем небрежно поздоровался с ней и тут же указал на размытую полосу дыма у восточного края горизонта. Он объяснил, что фаним перешли горы и сейчас пересекают плоскогорье. Очевидно, крупное село, именуемое Тусам, ночью было захвачено врасплох и сожжено дотла. Пройас пожелал лично осмотреть разоренную деревню вместе со своими старшими офицерами.
Вскоре маршал покинул их, на ходу выкрикивая приказы. Ахкеймион и Эсменет вернулись к костру и некоторое время сидели молча, наблюдая, как по дорожкам лагеря движутся длинные колонны аттремпских кавалеристов. Ахкеймион чувствовал, что Эсменет одолевают дурные предчувствия, что она боится, как бы он не стал стыдиться ее, но не находил слов, чтобы развеселить или утешить женщину. Он мог лишь наблюдать, как она осматривается, чувствуя себя изгоем в лагере маршала.
Затем к ним присоединился Келлхус.
— Итак, началось, — сказал он.
— Что началось? — переспросил Ахкеймион.
— Кровопролитие.
Ахкеймион, несколько оробев, представил ему Эсменет. Он мысленно скривился от холодности ее тона — и от вида крупного синяка у нее на лице. Но даже если Келлхус и заметил это, то, похоже, нисколько не смутился.
— Новый человек, — сказал он, тепло улыбаясь. — Не бородатый и не тощий.
— Пока что… — добавил Ахкеймион.
— Ну уж бородой я точно не обрасту! — в шутку возмутилась Эсменет.
Они рассмеялись, и враждебность Эсменет вроде бы улетучилась.
Вскоре появилась Серве, все еще кутавшаяся в одеяло. Сперва Эсменет явно вызвала у нее сложное чувство, нечто среднее между изумлением и ужасом, а когда Серве заметила, что Эсменет не просто слушает мужчин, но и разговаривает с ними, то ощутимо начала склоняться ко второму. Ахкеймиона это беспокоило, но он не сомневался, что женщины подружатся, хотя бы из стремления отдохнуть от мужских бесед.
Отчего-то лагерь угнетал Ахкеймиона. Ему невыносимо было сидеть на месте, и он предложил прогуляться в горы. Келлхус мгновенно согласился, сказав, что давно хотел посмотреть на Священное воинство со стороны.