«Ну и скатертью дорога», — подумал Саубон. Тогда он все еще верил, что Скаур уступил Гедею. «Поход… — сказал князь Атритау той ночью в горах. — Шлюха-Судьба будет благосклонна к вам. Но вы должны позаботиться о том, чтобы шрайские рыцари были наказаны».
Никогда в жизни Саубон не размышлял так долго над столь малым количеством слов. Казалось, будто они прозвучали точно в срок. Но, подобно жутковатым древним изваяниям нелюдей, которые выглядели то благожелательными, то злобными, то божественными, то демоническими, смотря с какой стороны на них взглянуть, значение этих слов изменялось с каждым прошедшим днем. Действительно ли принц Келлхус подтвердил то, во что верил Саубон? Да, конечно, боги дали свои заверения и, как истинные скряги, назвали условия. Но они ничего не сказали насчет того, что Скаур оставил Гедею. Скорее уж намекнули на обратное…
Битва. Они намекали на битву. Как еще он может наказать шрайских рыцарей?
— Акирейя им Вал! Акирейя им Вал!
Саубон посмотрел вниз, затем снова перевел взгляд на Равнину Битвы. Плоская, темная, синяя, она больше походила на океан, чем на земной простор, и казалось, будто она способна поглотить целые народы.
Скаур не отказался от Гедеи. Саубон чувствовал это. Понимание, появившееся после ссоры с Готьелком, наполнило Саубона ужасом — таким сильным, что он сперва даже лишился самообладания. У него же были заверения богов — самих богов! Так какое имеет значение, отправился он вместе с Готьелком или нет? Шлюха-Судьба благосклонна к нему. Гедея падет!
Так он говорил себе.
А потом внутренний голос прошептал: «Возможно, князь Келлхус — мошенник…»
Этот мир так безумен — так извращен! — что одна-единственная мысль, одно-единственное движение души способно все перевернуть. Он понимал, что бросил кости — поставил на кон жизни тысяч людей! А может, и судьбу всего Священного воинства.
Одна-единственная мысль… Так хрупко равновесие между душой и миром.
Страх обуял его, угрожая отчаянием. Ночью Саубон тайком плакал у себя в шатре. Почему все так? Почему боги постоянно насмехаются над ним, срывают его замыслы, унижают его? Сперва само рождение — душа первенца в теле седьмого сына! Потом его отец, который наказывал его совершенно ни за что, бил, потому что видел в сыне свой огонь, свое хитроумие! Потом войны с нансурцами, несколько лет назад… Считанные мили! Они подошли так близко, что он уже чуял дым Момемна! А в результате его сокрушил Икурей Конфас — его превзошел этот сопляк!
И вот теперь…
Почему? Почему его дурят? Разве он не ухаживал за их прекрасными статуями, разве не удовлетворял их отвратительную жажду крови?
А вчера Атьеаури и Ванхайл, которых Саубон отправил на разведку, заметили большие отряды фаним.
— Многоцветные, в тонких, развевающихся одеждах, — рассказывал Ванхайл, граф Куригладский, на вечернем совете.
Несмотря на то что они были близки по возрасту и даже внешне похожи, Ванхайл всегда казался Саубону одним из тех людей, которые волей случая рождаются далеко от их естественного состояния: трактирный шут в нарядах кастового дворянина.
— Даже хуже айнонов… Отряд каких-то гребаных плясунов!
Ему ответил взрыв смеха.
— Но быстрые, — добавил Атьеаури, не отрывая глаз от огня. — Очень быстрые.
Когда он перевел взгляд на окружающих, лицо его было сурово, и глаза под длинными ресницами глядели строго.
— Когда мы погнались за ними, они с легкостью ушли от погони…
Он сделал паузу, чтобы значение его слов дошло до присутствующих на совете графов и танов.
— А лучники! Я в жизни не видел ничего подобного! Они умудряются пускать стрелы на полном скаку — стрелять в преследователей.
На предводителей войска это сообщение впечатления не произвело: айнритийские кастовые дворяне, что норсирайцы, что кетьянцы, считали стрельбу из лука вульгарным и недостойным мужчины занятием. Что же касалось самих стрелков, общее мнение гласило, что они особого значения не имеют.
— Конечно, они тайком следили за нами! — заявил Ванхайл. — Удивительно только, что мы до сих пор не замечали их шутов-застрельщиков.
Даже Готиан согласился с ним, хотя в основном приличия ради.
— Если бы Скаур хотел бороться за Гедею, — сказал он, — он бы защищал перевалы, так?
И только Атьеаури остался при своем мнении. Немного позже он оттащил Саубона в сторону и прошипел:
— Дядя, здесь что-то не так!
Что-то действительно было не так, хотя тогда Саубон ничего не сказал. Он давно уже научился воздерживаться от резких суждений в обществе своих военачальников — особенно в тех ситуациях, когда его главенство легко было оспорить. Хоть он и мог рассчитывать на многих, в основном на родичей или ветеранов его предыдущих кампаний, на самом деле он был лишь номинальным главой галеотского войска, и это прекрасно понимали многочисленные дворяне, постоянно отправляющиеся в холмы поохотиться. Разница между графом и безземельным принцем была сугубо протокольной; складывалось впечатление, будто всем приказам Саубона нужно преодолевать море гордыни и прихотей.
Поэтому он притворялся, будто размышляет, скрывая уверенность, что легла на его плечи тяжелым грузом. Скрывая правду.
Они были одни, сорок-пятьдесят тысяч галеотов и примерно девять тысяч шрайских рыцарей, не говоря уже о бессчетных тысячах тех людей, что тащились за войском, — одни во враждебной стране, в когтях безжалостного, хитроумного и решительного врага. Готьелк с его тидонцами ушел. Пройас и Конфас остались у Асгилиоха. Враг намного превосходил их численностью, если оценка сил Скаура, которую давал Конфас, была верной — а Готиан настаивал на том, что она верна. У них не было ни реальной дисциплины, ни реального вождя. И у них не было колдунов. Не было Багряных Шпилей.
«Но он сказал, что Шлюха-Судьба будет благосклонна ко мне… Он так сказал!»
Саубона озадачил хор голосов, по-прежнему гремевший внизу. «Акирейя им Вал!» Обычно подобное переплетение выкриков, скандирования и гимнов было характерно для войска на марше. Это возбуждало солдат. Саубон снова принялся вглядываться в запыленную плотную толпу, пытаясь отыскать своего конюха. Ну где же Куссалт…
« Пожалуйста…»
А, вот! Скачет вместе с небольшим отрядом всадников. У Саубона вырвался прерывистый вздох. Он смотрел, как отряд пробирается сквозь строй тяжеловооруженных кавалеристов — агмундрменов, если судить по каплевидным щитам, — и начинает взбираться по каменистому склону туда, где стоит Саубон. Охватившее его облегчение быстро испарилось. Он увидел, что у всадников при себе копья. А на копья насажено несколько голов.
— Акирейя им Вал па Валса!
Саубон стиснул кулак и ударил себя по бедру, обтянутому кольчужной сеткой. Он надавил на глаза, пытаясь прогнать навязчивое видение — образ князя Келлхуса.
«Никто не знает тебя…»
Копья! Они несут копья… Традиционный знак, который используют галеотские рыцари, чтобы предупредить командиров о надвигающейся битве.