6
Если кто-нибудь из моих знакомых знал, как избавиться от хвоста, будь то полиция или же еще какие преследователи, то это, безусловно, прошлый мой возлюбленный, мексиканский археолог Лукас Мэй. Теперь — конгрессмен Лукас Мэй.
Потребовался лишь один телефонный звонок, чтобы убедить его встретиться со мной у Национального музея истории и антропологии, куда мы так часто ходили в те времена, когда еще были вместе. Мы вместе посещали выставки, а потом заходили куда-нибудь перекусить в парке.
Пройдя через красивый двор, я направилась в отдел майя и начала, как заправская туристка, рассматривать экспозицию. Но появление Лукаса почувствовала мгновенно, всей кожей. Просто потрясающе, как оно получается после того, как люди были так близки, как мы с ним.
— Привет! — сказала я, поворачиваясь.
До чего же он изменился! Я не видела его целых два года, с тех самых пор, как он бросил меня, иного слова не подберешь, ради политической карьеры в мексиканском конгрессе. Тогда он был археологом, ходил с длинными волосами, а одевался в неизменные черные джинсы, футболки и грубые ботинки. Теперь же Лукас носил серый костюм, белую рубашку и серебристо-серый галстук. Волосы у него были коротко подстрижены, а вид — весь из себя деловой и процветающий. Вот разве что, с тех пор как мы виделись в последний раз, он слегка раздался в груди и набрал веса. Взяв меня за руку, он повел меня прочь из музея в парк.
— Лукас, я попала в передрягу, — выпалила я.
— Я знаю. Мне уже звонили.
— Звонили? Кто?
— Канадские власти. Какой-то тип по имени сержант Роберт, а вот фамилии выговорить не могу. Лу… лю…
— Лучка, — отчетливо произнесла я. Лукас кивнул. — Но как он нашел меня прежде, чем я добралась сюда?
— Он не сказал. А ты покупала билет по кредитной карточке?
Я кивнула.
— Ты поступила неразумно, — сказал он.
— Да, но у меня возникла небольшая проблема. Нехватка наличных. Конечно, моя очередь угощать тебя ланчем, но я пытаюсь экономить — все-таки в бегах.
Лукас купил с лотка нам по блинчику с мясной начинкой.
— Расскажи-ка мне все поподробнее.
Я вытащила из сумочки золотого человечка и протянула ему.
Лукас внимательно осмотрел фигурку.
— Забавно.
Я недоуменно уставилась на него. Если в этой истории было хоть что-то забавное, мне бы очень хотелось это узнать.
— Забавно, как оно все получается, — повторил он. — Я почти ничего не знал о таких вещицах, пока не прочитал о них в газете пару недель назад. А потом, всего дня два назад, мне упомянул о них один друг, археолог. — Лукас поглядел на меня. — Ушная подвеска, культура мочика. Верно? — Он снова опустил взор на человечка. — Подлинный мочика.
— Это я уже поняла.
— Похоже, они теперь пользуются большим спросом на черном рынке. По словам этого моего друга, пара таких вот подвесок недавно была продана в Азию за сто пятьдесят тысяч долларов. Кстати, вывозить изделия мочика из Перу запрещено законом.
— Это я тоже уже выяснила. Но, кажется, кто-то все же попытался вывезти. Впрочем, не слишком удачно. В результате они оказались в коробке со всяким хламом на аукционе. — Я рассказала все, что произошло. — Лукас, меньше всего на свете я хочу ставить тебя в затруднительное положение. Ты теперь такая важная птица. Но мне нужно новое удостоверение личности, и еще нужно попасть в Перу. Хочу отвезти этого малыша-мочика обратно и объявить об этом во всеуслышание. Это для меня единственный способ выпутаться из передряги, в которую я угодила.
Лукас сидел неподвижно, глядя куда-то вдаль. Мое сердце пронзила острая жалость. В волосах у него прибавилась седина, он выглядел таким усталым и даже разочарованным. Ох, эта усталость высоконравственного человека, пытающегося честно работать в стране, не отмеченной печатью особой морали. Мне захотелось погладить его по щеке, коснуться волос, сказать, что все будет хорошо. Лукас всегда был рьяным борцом за права коренного населения Юкатана, даже, по-моему, входил в партизанский отряд, действующий в лесах близ Мехико, где мы и встретились. Но потом его убедили вступить на политический путь, добиться избрания и тем самым работать на благо своего народа. Ничего никогда не добьешься, размениваясь на половинки, сказал он мне. Он не может заниматься политикой и поддерживать отношения со мной. Я стала той половиной его жизни, которой пришлось пожертвовать.
— Возможно, все идет не совсем так, как ты надеялся, — нерешительно произнесла я. — Я имею в виду жизнь политика.