Ни у кого не было возможности разбираться с гробницей воина мочика и даже с несчастным Монтеро, так что полиция перенесла ящики на прежнее место, запечатала люк в конце туннеля, заперла маленький домик и приставила к нему одного человека.
— Я не ухожу. Надо спасти раскопки, — заявил Стив. — Но всякий, кто хочет, может уйти.
Никто из нас даже не шелохнулся.
— Тогда все на борт! — завопил он, и мы поехали в Серра де лас Руинас: Ральф, Трейси, Хильда, Пабло, студенты, Ягуар и все рабочие, кого мы только смогли найти по дороге. Стив руководил операцией сверху уаки, Хильда — снизу. Это была невероятно мучительная и тяжелая работа, и мы все промерзли до костей. Я настолько вымоталась и физически, и морально, что мало чем могла помочь, но все-таки делала, что могла. Гэрра принесли большой кусок полиэтилена, чтобы накрыть деревянные балки. В кромешной тьме, падая и оскальзываясь, мы закидывали откопанную землю, тем временем превратившуюся в размокшую грязь, обратно в раскоп. Меня постоянно мучило ощущение какого-то недоделанного дела, как будто мне обязательно надо было еще что-то обдумать, но времени не было.
Еще затемно, незадолго до рассвета, меня послали на гасиенду привезти все одеяла и теплые вещи, какие я только смогу собрать. От дороги осталось одно воспоминание. Проезжая мимо коммуны, я видела, как одна из хижин заскользила по жидкой грязи к морю и остановилась только через несколько футов. Насквозь промокшие обитатели коммуны со своими жалкими узелками, где хранилось все их земное имущество, собирались в дорогу.
Когда я добралась на гасиенду, там не было ни души, а в бурю электричество, как и следовало ожидать, отключилось. Я добрую минуту стояла в дверях, боясь войти. Неподалеку с грохотом бились о дюны морские волны, дождь, озерами разлившийся по двору, наполнял весь дом призрачным шепотом, ставни глухо хлопали об стены.
Собравшись с духом, я взяла из грузовика фонарик, прошла через залитый двор и поднялась наверх. Мной владело одно желание — поскорее убраться отсюда. Схватив свой свитер, ветровку и одеяло с кровати, я вошла в комнату Трейси. Она сказала мне взять все, что, по моему мнению, может пригодиться. Положив фонарик на комод, я стала рыться в ее вещах, скидывая куртки и свитера на кровать. Закончив, взяла всю груду и повернулась к дверям. После всего случившегося руки болели просто немилосердно.
В обычных условиях я бы не стала читать чужих писем, но тут что-то привлекло мое внимание.
«Трейси, милая, привет!
Как же приятно было вчера услышать твой голосок! Похоже, ты там завела множество чудесных новых друзей, а уж от твоей работы просто дух захватывает, до чего все это интересно. Ты и не представляешь, как я обрадовалась, услышав, что вы нашли уаку и в ней, может, даже есть гробница. Ты так много рассказываешь нам о своей жизни, что нам кажется, мы постоянно рядом с тобой, точно и не разлучались. И только подумать, что твоя неразумная старая мамаша считала, что тебе лучше пойти в медсестры! (Шучу, дорогая, шучу. Я никогда и не представляла тебя медсестрой!)
Купи себе что-нибудь хорошенькое на эти деньги, а если тебе понадобится еще, только позвони.
Тед передает тебе привет. Мы по тебе скучаем.
С любовью, мама».Совершенно невинное письмо, милое и трогательное. Если не считать одного: поверху белоснежного листка шла надпись выпуклыми серебристыми буквами: «Мистер и миссис Э. Дж. Эдвардс».
Ну конечно же, не Дугал, подумала я. Это у Трейси фамилия Дугал, а ее мать снова вышла замуж. Тед — отчим Трейси. Тед Эдвардс, одно из тех сочетаний, когда имя с фамилией практически совпадают. Ну например, Кен Кеннеди или Том Томпсон. Тед Эдвардс — иди Эд Эдвардс — а может быть, Эдмунд Эдвардс? В долю секунды я поняла, сколь смертоносно мое открытие. Отчим Трейси, как мне стало ясно со всей определенностью, и был тем самым Эдмундом Эдвардсом, владельцем «Дороги древности» в Нью-Йорке. Эдмунд Эдвардс жив. Это вовсе не тот старик из галереи, которого я за него принимала. Он — владелец магазина, приемщик краденных редкостей. Возможно даже — мозговой центр всей операции.
Я оставила свою визитку у него в галерее, и он знает мое имя. Но он знал его уже раньше — еще до моего визита в Нью-Йорк. Он знал меня как женщину, которая купила на аукционе сокровища мочика, утащив их прямо у него из-под носа или, точнее, из-под бдительного ока его подручного, Паука. Возможно, он еще и не знает меня как Ребекку Маккримон, но он узнает. Его падчерица все ему расскажет, как только узнает мое настоящее имя. И он не успокоится, ни за что не успокоится, пока я не умру.