– Она приказала принести мне еды. За всю свою жизнь я никогда не ел так много и так вкусно. Когда я насытился, мы поднялись наверх по винтовой лестнице, прошли по темному коридору и вошли в теплую комнату с кроватью у дальней стены, с невероятно высокой периной. Над ней было окно с двумя створками, со стеклами в свинцовых переплетах. Оно выходило на тихую тогда гавань и корабли, стоявшие на якоре. Крепко пахло морем.
– Я, кажется, знаю, чем это кончилось.
Коссори обернулся к нему.
– Нет, дружище, – спокойно ответил он. – Думаю, нет. – Он показал налево, и они свернули с Четырех Запретных Дорог в маленький кривой переулочек, у которого, похоже, и названиято не было. – Я был слишком измучен и заснул.
Переулок пошел слегка вверх, и Мойши вдруг понял, что они поднимаются на холм. Там было темнее, домишки громоздились друг на друга. Да и городские огни остались позади в путанице более широких улиц, и звездный свет придавал лицам и рукам голубоватый оттенок.
– Я проснулся глухой ночью, – продолжал Коссори, – когда луна уже зашла. Услышал совсем рядом крик чайки, и мне подумалось, что я на корабле далеко в море. Думаю, мне даже показалось, что я чувствую покачивание судна. Я был еще в полусне и, перевернувшись на бок, прикоснулся к ней. Она лежала, свернувшись калачиком, и крепкий мускусный ее запах обволок меня. Совершенно без всякой мысли я обнял ее. Она пошевелилась во сне, нежно коснулась моей щеки и обняла меня за шею. Это было так необычно, что я даже не могу описать. Пожалуй, это было так, как будто я был единственным, к кому она так прикасалась. Я молча расплакался. Мне сдавило грудь, и казалось, что только плач даст мне облегчение. Она проснулась как по волшебству. Глаза ее были словно далекий берег, на который смотришь через какуюто чудесную подзорную трубу. И поцелуй ее был прекраснейшим в мире.
Переулок, много раз повернув и попетляв, в конце концов вышел на пересечение с довольно широкой улицей, совершенно нежилой. Вдоль нее тянулись лавки, только без обычных окон на вторых этажах. Дома слепо пялились на них, и, похоже, нижние этажи использовались только под склады. Друзья на мгновение остановились.
Мойши очень занимал рассказ Коссори, но, кроме прочего, его просто ошеломляла сила вновь пробудившихся в его друге чувств. Это, без всякого сомнения, был крепчайший союз.
– И она научила тебя играть на флейте, – сказал он. Коссори кивнул.
– Да. И коппо. – Он показал в узкий проход между двумя лавочками. – Сегодня ночью Шарида как раз вон там.
Но Мойши схватил его за руку и потянул назад.
– Да провались этот Шарида, Коссори! Закончи рассказ!
Коссори усмехнулся, разведя руками.
– Но я уже закончил, дружище. Я уже все тебе рассказал.
– Но что случилось с ней? Где сейчас эта твоя женщина?
Коссори помрачнел.
– Она уехала, Мойши. Далеко, очень далеко. Однажды она словно растворилась в воздухе. Я искал по всему порту, расспрашивал всех, но никто ее не видел. Если она и уплыла на какомто корабле, то никто не знал куда.
– Она так и не вернулась?
– Нет, – ответил Коссори. – Не вернулась. – Он сунул руку за пояс. – Она оставила мне это. – Он вынул промасленный чехольчик, из которого достал флейту из эбенового дерева с серебром.
– Ее флейта!
– Да. И, конечно, коппо. Она была мастером. И прекрасным учителем. Теперь я знаю, как рукой ломать кости. Некоторые верят, что это искусство чародейское. Конечно, это неправда. Ну, ты сам знаешь. Я научил тебя основам защиты. Как ты сам понимаешь, это куда легче усвоить, чем приемы нападения. Но есть коечто, я уверен, чего ты не знаешь, поскольку мы не говорили об этом. Коппо на три четверти искусство духовное. Это собирание внутренней энергии и направление ее уже с помощью физической силы. – Он поднял вверх раскрытые ладони.
– Ты когданибудь сражался с мастером коппо? – спросил Мойши. – То есть с настоящим врагом, а не с учителем.
Коссори усмехнулся.
– Нет. И сомневаюсь, что когданибудь придется. В мире очень мало мастеров коппо. Традициято древняя, но окутана таким покровом тайны, что трудно отыскать человека, который хотя бы слышал об этом, не то чтобы занимался.
– Но если бы, – настаивал Мойши, – если бы ты столкнулся с мастером, ну, предположим, что это случилось – что тогда? – Задавая вопрос, он сам не понимал, что заставляет его спрашивать.
Коссори пожал плечами, задумался.
– Честно говоря, не знаю. Правда, сомневаюсь, что исход решит сила. Победить мастера коппо можно только хитростью. И, конечно, быстротой. Думаю, такие поединки, даже если сражаются мастера, очень коротки. Внезапность – одно из мощнейших приемов коппо, исход поединка практически предопределен еще до начала. Но под хитростью я подразумеваю то, что противник может найти способ нарушить собранность своего соперника. Хватит и доли секунды. И если человек с этим не справится, то вряд ли он переживет схватку. Понимаешь ли, силу коппо зачастую называют мицоноцуки, или «лунанаводе». Поверхность реки отражает лунный свет, пока небо чисто. Но как только луну закроет облако, свет исчезает и побеждает тьма. – Он рассмеялся и хлопнул Мойши по спине. – Ты чего так задумался, дружище? Нечего бояться. Единственный мастер коппо, с которым ты можешь встретиться, не причинит тебе зла.
Но Мойши не улыбнулся в ответ, поскольку его мысли были далеко. Чтото в рассказе Коссори – не то слово, не то фраза – вызвало в памяти забытое мгновение из его недавнего сна. Свет и тьма. Это было както связано с ним. И тут он воскликнул, схватив Коссори за руки.
– Я понял! – кричал он. – Я понял, Коссори, нынешний сон! Он и вправду пытался рассказать мне о чемто. Во сне мне снова привиделось то мгновение, когда мы нашли труп. И плевать, что на самом деле мы его нашли днем. А во сне была ночь. Рисунок света был тем же. Пятна света не давали мне как следует осознать то, что я увидел. – Коссори непонимающе смотрел на него. – Не понимаешь? Мои глаза и мой разум собрали все детали, все это отложилось в памяти. Просто я не сумел все это связать наяву. Вот почему меня осенило во сне!
– И что же тебя осенило?
– Этот человек из Кинтая, – возбужденно выпалил Мойши, – похоже, был убит мастером коппо.
АРЕНА ДУШ
Потрепанные шатры были составлены пятиконечной звездой. Некогда они, несомненно, были яркими, но пески и солнце, дождь и снег смыли узоры, и теперь они были почти неразличимы.
Чадные факелы, воткнутые в деревянные пилястры, окружали шатры неровным кольцом. Дерево было старое, роспись и лак стерлись, само дерево было отполировано до блеска. Пилястры изображали свирепых воинов с огромными курчавыми бородами и грозными лицами, с кольцами в носу; русалок с чешуйчатыми рыбьими хвостами, обвивающимися вокруг тел, с нагими человеческими торсами, ракушками и улитками в длинных волнистых волосах; воительниц в изукрашенных нагрудных латах и поножах, с копьями в мозолистых руках.
Все вместе это казалось какимто пошлым отжившим свое карнавалом, старающимся уцелеть среди перемен.
Наконец они вышли с улицы Голубых Миражей – улицы лавочек с разными изысками – и погрузились в непроглядную тьму аллеи.
– Наверное, ты ошибаешься, дружище, – сказал ему Коссори. – То, о чем ты рассказал мне, что сделали с сердцем того несчастного, явно не коппо, а какаято страшная, извращенная пытка, и откуда все это взялось, мне непонятно.
– Я не о сердце. Коссори, а скорее о том, что сделали с телом. Может, хоть посмотришь на труп?
– Да, конечно. Но я сомневаюсь, что твои догадки подтвердятся. – Он покачал головой. – Может, я всетаки за чемнибудь другим тебе понадоблюсь? Пускай твой приятель регент разбирается с этим кинтайцем.
– Нет, – твердо ответил Мойши. – Я хочу разобраться с этим сейчас, и, кроме прочего, я обещал Эранту. – Впереди замаячили точечки света, аллея почти кончилась, и он положил руку на плечо друга, останавливая его. – Я тут вспомнил. Эрант не обсуждал со мной Шариду. Что это такое на самом деле? Я думал, что это просто еще один невольничий рынок, которые так и расползаются по городу.