Эспен лежал посреди цветущего поля, над ним сидела его прекрасная Грезе, а позади неё…
— Ярон… Людвиг… Торфинн, Олаф, парни… Г-гарольд?! Что вы все здесь делаете?! — вскочил он на ноги.
— Эти люди здесь за тем, чтобы сказать тебе тоже самое, раз мне ты не веришь! — нахмурилась Грезе, ни капли не изменившаяся с того самого дня, когда Эспен в последний раз видел её живой и здоровой.
— Весь твой путь — череда взлётов и падений, — заявил тесть.
— Это и есть линия жизни, — добавил Гунхильдр.
— У кого-то она ровнее, несомненно, но никогда не бывает однородной, — улыбнулся капитан Тринадцатого.
— Не вини людей за слабость, ты не знаешь, через что они прошли, — сказал Торфинн.
— Просто следи за собственным путём и всегда помогай тем, кто в этом нуждается, — опёрся на посох Гарольд.
— Сейчас ты должен сам для себя решить раз и навсегда — кто ты, — скрестив руки на груди, произнёс Олаф.
— Всё, что происходило раньше — было сном, — произнёс Вульф и его кивками поддержали остальные адепты Малых Дубков.
— Но теперь, — Грезе дотронулась до груди Эспена, где должно было быть сердце, — настал черёд проснуться, дорогой, — рыжуля коснулась губ мужчины с аметистовыми глазами и неведомая сила утянула Лиса Пустыни вверх.
Статуя Аммаста неожиданно взорвалась. Пурпурные нити, тянущиеся к бездыханному телу паразита развеялись по ветру. Рана на груди затягивалась на глазах. Его старое сердце было уничтожено. Сердце паразита. Теперь же, на его место пришло розовенькое, горячее человеческое сердце.
Рене обернулась посмотреть на произошедшее. Что-то толкнуло Магистра в живот. Подняв взгляд, она встретилась с двумя пылающими аметистовыми зрачками.
— Так ты прорвался… — произнесла Песнь Бездны и вновь посмотрела на торчащий из её живота меч.
Глава 46. Прощайте все, кто мне дорог. И снова в сторону пустыни
Катана насквозь прошла через живот Рене, упёршись рукоятью в метеоритный корсет. Эспен был поражён — с какой лёгкостью он пронзил сильнейшего адепта внешней стены!
Тело мечника преобразилось: исчезли шрамы, заработанные в предыдущих битвах, рассечённое ухо вновь срослось, а с груди исчезла четырёхконечная звезда. Но самое главное, что теперь Лис Пустыни ощущал себя более цельным. Словно он всю жизнь до этого ходил с закрытыми глазами, пряча от самого себя правду. И сейчас, когда его сердце открылось себе самому, Эспен совершенно по другому взглянул на Рене.
Её лицо побледнело. Когда катана резко вышла из тела Магистра, Песнь Бездны гулко воскликнула: «Ах!». Девушка упала на колени, пытаясь удержать в себе просачивающуюся сквозь пальцы кровь из живота.
Вдруг рана вспыхнула и в мгновение ока затянулась, не оставив и следа, вот только… Рене деградировала до уровня «смертного», с концами. Тело Магистра сохранило себе жизнь ценой дальнейшего Пути Тельмуса.
В таком состоянии, Эспен мог бы убить её просто задушив своей аурой. Но он решил не тянуть с карой и занёс катану, чтобы срубить девушке голову с плеч. Та не сопротивлялась, покорно наклонившись.
«Ты победил. Я пообещала сама себе, что только один из нас уйдёт отсюда живым», — подумала Рене и, не осознавая от чего, заплакала.
Эспен замер с занесённой катаной, тяжело и громко дыша. Он уже её одолел, морально и физически. Снести башку ненавидимой стерве было лишь чистой формальностью, так почему он не мог опустить клинок на шею сучки?
— Какого чёрта ты хнычешь? — прошипел он сквозь зубы. — Ради всего проклятого, почему именно сейчас ты решила разрыдаться, а не когда убивала всех этих невинных людей, тварь?!
Шмыгнув носом, Песнь Бездны просипела:
— Представь, что вся твоя жизнь прогорела в пустую… Всё за что я сражалась, убивала и сжигала — оказалось неправдой… Потому что жить в рабстве у Аммаста для меня было легче, чем терпеть лишения в борьбе за свободу. И казалось, если я стану его любимой рабыней, то он возьмёт меня в жёны и подарит настоящую свободу, но… — Рене всхлипнула: — Моя награда — быть погребённой здесь, под обломками башни, после чего моя душа отправится в самую пучину льда Нижнего Царства!
Разбитая, выброшенная на свалку истории — в её образе не осталось и следа от былой власти и силы. Рене сняла маску, что приросла к лицу за полсотни лет и под ней оказалась запутавшаяся, обманутая, натворившая таких делов, что ни в сказке сказать, ни пером описать, девчушка.
Ребёнок, которого вырвали из семьи, лишили любви и ласки и дали на выбор кнут и ошейник, без пряника. Естественно, чтобы не сойти с ума, она поверила в праведность идеалов культа. Потому что сжечь деревню «во благо» легче, чем признать, что всё это лишь кровожадная прихоть Темнобога, ненавидящего всё живое в том числе.