— И даже красивым девушкам?
Теперь во взгляде мальчика было предостережение.
— От воина твоего ранга это будет воспринято как приказ.
Уолли стал внимательнее присматриваться к людям. У тех, кто был одет в оранжевое, на лбу было четыре знака, у тех, кто в коричневое, — три. При белом цвете — один знак, видимо, знак самых юных. Одетые в черное ему не встречались, но он уже знал, что значит этот цвет — цвет раба. На детях обоего пола не было вообще ничего, так же как и на его спутнике.
— Это только для всех остальных, — продолжал мальчик. — Что касается воинов, то там все сложнее. Если просто встречаешь на улице — одно приветствие, если хочешь поговорить — другое. Имеет значение и то, чей ранг выше, и еще многое. Ловко, как козочка, он перепрыгнул через брешь в камнях и приземлился на другой стороне. — Ответ на приветствие — это и вовсе сложно.
Уолли ничего не ответил. Дорога делала поворот и уходила к домам, над крышами которых высилось огромное сооружение, похожее на собор, увенчанное семью золотыми шпилями… Храм Богини в Ханне. Именно сюда они и шли. За храмом поднималась гряда крутых голых скал, которую разрезало ущелье. Из окна домика ему было видно и это ущелье, и водопад, над которым поднимался фонтан брызг, теперь же он заметил только облачко.
На дороге то и дело попадался помет мулов и другая грязь. Сначала Уолли боялся запачкать большие пальцы ног, но в конце концов перестал обращать на это внимание. Ботинки жали, а мальчик бежал быстро, быстро даже для таких длинных ног, как у Шонсу.
Но вот стена кончилась, мальчик спрыгнул на дорогу, и они немного сбавили шаг. Внезапно их обступили деревянные дома, видимо, они вошли в город; непроходимая грязь была здесь повсюду. На грязных кривых улочках толпился народ, люди спешили, толкались, в руках у многих были узлы, некоторые катили перед собой тележки. Но для воина седьмого ранга каким-то образом всегда находилось достаточно места, и его никто не толкал, хотя теперь приветствия стали небрежны. Запах, царивший здесь, был просто ужасен.
— Кажется, больше всего коричневых? — спросил Уолли.
Мальчику приходилось пробираться сквозь толпу, чтобы не отстать, но Уолли шел все так же быстро — пусть теперь попрыгает.
— Третий ранг. Это мастера. — Он исчез за тележкой торговца и вынырнул рядом с Уолли с другой стороны. — Высший разряд ремесленников. В желтом и белом — подмастерья. Ну вот, основной курс пройден, — он широко усмехнулся.
В грязи копалось огромное количество бездомных собак; солнце закрывали высокие стены. Кружились тучи насекомых, в воздухе пахло чем-то кислым и прогорклым, человеческим потом и животными, и только лавки булочников и магазины специй дышали ароматами, и улица вокруг них превращалась в оазис.
Уолли уловил систему: белые, желтые, коричневые, оранжевые и красные. Зеленые и синие — это те, кто на самом верху, но пока что он никого из них не встретил. Очевидно, по чистой случайности.
— Но почему именно так? — спросил Уолли.
— Теперь сюда, — сказал мальчик, сворачивая в еще один узкий переулок, такой же темный, грязный и шумный; — Просто так. Потому что так было всегда. Это — обычное объяснение всему.
Одежда нищих была черна, часто ею служила просто старая, грязная тряпка. У многих такие же тряпки были и на голове… Чтобы не позорить свой цех? По знакам на лбу можно догадаться, чем человек занимается. Если впереди слышался шум и лязг, значит, близко кузница, а знаки кузнеца — конечно же, подковы. У человека, который толкает перед собой тележку с обувью, на лбу три ботинка. Но некоторые значки Уолли не мог расшифровать — угол, ромб, полукруг. — Надо бы все это сжечь и построить заново, — ворчал Уолли.
— Так и происходит, примерно каждые пятьдесят лет, — ответил мальчик. Почти во всех домах на первом этаже были магазины, над входом висела вывеска, а иногда стоял и прилавок с товаром, — он бдительно охранялся, и от этого передвигаться по улице становилось еще труднее. Кое-где, как, например, в кузнице, было видно, как люди работают: одни ткали, другие шили или крутили гончарные круги. Знак гончаров кувшин.
Уолли замечал и следы болезни — слепоту, истощение, ужасную сыпь. Повсюду царила нищета, шли старухи, сгибаясь под вязанками дров, дети работали наравне со взрослыми. Ему это не нравилось. Он видел бедность и раньше — например, в Тиджуане, но там она казалась временным явлением. А этот город выглядел таким древним, таким вечным, что от его древности нищета становилась еще безысходнее.
Мальчик все время кружил по переулкам, избегая центральных улиц. Они едва ли были намного шире, а идти по ним куда труднее из-за множества повозок и телег.