— Достопочтенный Тарру, — сказал Нанджи, когда рабы принесли первое тело. Хонакура произнес слова прощания:
Тарру шестого ранга, вот мы возвращаем тебя к Нашей Величайшей Матери, твой путь в этом мире окончен.
Как и ты, мы все отправимся к Ней, неся свой прах и грязь, которые Она смоет; свои печали и горести, которые Она утешит; свои радости и заслуги, которые Она примет.
Она примет тебя, в нужное время воссоздаст вновь, и ты опять начнешь свое путешествие.
Скажи Ей, что в своих молитвах мы помним о Ней и ожидаем Ее призыва; ибо из вод мы пришли и в воды мы должны вернуться.
Тело с плеском упало в воду… Вода вспенилась, забурлила, подернулась серебром, потом окрасилась ярко-красным; но вот все стихло, и осталось только бледно-розовое пятно, плывущее по течению. Все это произошло за несколько мгновений. Труп исчез. Вэлли был так поражен, что чуть не выронил меч.
— Господин Трасингджи…
Теперь Вэлли уже был готов к этому, но каждый раз его пробирала дрожь и приходилось прикладывать усилия, чтобы никто не заметил его ужаса. Какой же опасности он избежал! Из глубин сознания поднялось слово… Оно долго кружило во тьме, и потом наконец обрело форму: пиранья.
Теперь он понял, почему суд вынес такое решение. Воля Богини сильнее, чем сутры, и Она выразила Свою волю. Пройти тот путь, который нашел Вэлли, мог только Ее избранник, значит, Она одобрила его действия. Никакой человеческий суд не может противиться Ее воле. Теперь Вэлли понял, почему так испугался Нанджи, когда он однажды заговорил о переправе через Реку, понял, почему слово «плавать» относится только к рыбам, почему жрецы так боялись опустить ноги в заводи, почему погонщик поил своих мулов из корыта, почему ему так легко удалось перехитрить Тарру. Неудивительно, что после такого проявления веры и мужества все смотрят на него с суеверным страхом.
Он взглянул на последние вечерние лучи, догорающие над спокойной гладью воды. Он подумал о том, как хорошо было бы искупаться, сколько пользы принесло бы это его измотанным нервам, его грязному, измученному, усталому от седла телу. Но в этой жизни о плавании ему придется забыть.
Боги совершают чудеса только тогда, когда захотят этого сами, и никогда — по требованию.
Паром напоминал собой китобойное судно с продольным парусом. На нем могло бы уместиться около двух десятков пассажиров, но в этот раз его заняли воины. Семеро могли спокойно уместиться на соломенных тюфяках, разостланных на полу, здесь же хранились и запасы еды — холодная птица, черствый хлеб, сыр и фляги с теплым пивом. Подгоняемый едва заметным ветерком, паром ровно скользил по неподвижной водной глади. Еды хватило бы, чтобы прокормить и целый полк таких, как Нанджи, поэтому они поделились с толстопузым подобострастным капитаном и грубым неотесанным парнем, который составлял его экипаж.
Стояла теплая восхитительная ночь, среди звезд царил Бог Сна. Он светился ярче, чем полная луна на Земле, серебря серую лодку и черную воду.
Сыновья ковровщика и Зорька устроились в средней части судна, экипаж — у румпеля. Вэлли сидел на носовой банке, рядом с Джа, у его ног примостился Хонакура. Виксини весь день притесняли, он плакал, требуя свободы. Теперь же, когда ему предоставили эту возможность, он свернулся калачиком и уснул.
Как только лодка отчалила, Вэлли повернулся к Джа и поцеловал ее. Она ответила на поцелуй, как и полагается хорошо обученной рабыне.
Рабыне, но не другу. Он улыбнулся, пытаясь скрыть свое недовольство. Но разве можно ожидать чего-нибудь другого? Она своими глазами видела его неистовство, всю эту бойню. Ему и самому страшно было обо всем этом вспомнить, так разве можно требовать от нее, чтобы она забыла, поняла и простила? Если он потерял ее любовь, то цена этой победы слишком для него велика.
Вэлли с тревогой вспомнил, что любопытный жрец совсем рядом и что ни одно слово не ускользнет от его ушей. Ему хотелось отвести Джа куда-нибудь в другое место и поговорить, но он не знал, как выразить свои чувства словами.
Джа почти никогда не пыталась выразить свои чувства словами, но сейчас она посмотрела на него долгим, пытливым взглядом, и, что за ним скрывалось, Вэлли не знал.