В сентябре 1987 года министр военно-морского флота Джеймс Уэбб вынудил Эйса Лайонса уйти в отставку. Предшественник Уэбба, Джон Леман, описал увольнение Эйса с должности главнокомандующего Тихоокеанского флота как «месть ботаников».
Я уволился из военно-морского флота в звании капитана второго ранга 1 февраля 1989 года, после тридцати лет, трех месяцев и семнадцати дней действительной службы. Несмотря на то, что я находился под следствием более двух лет, Следственное Управление ВМФ не выдвинуло против меня никаких обвинений в каких-либо нарушениях.
В июле 1989 меня «пригласили» принять участие в слушаниях большого жюри по поводу предполагаемого завышения цен на специальные гранаты, используемые Шестым отрядом SEAL, “Дельтой” и другими элитными подразделениями, аризонской компанией, в которой бывший боец SEAL, Джон Мейсон, имел финансовый интерес. Мейсон отбывал пятилетний испытательный срок после того, как в сентябре 1987 года признал себя виновным в подделке дорожных чеков и краже снаряжения для подводного плавания на 3800 долларов в 1983 и 1984 годах, когда он служил в Шестом отряде SEAL. Мейсону дали условный срок вместо тюремного заключения при условии, что он будет сотрудничать в других расследованиях — в частности, против меня. После слушания дела, прокурор США в Александрии, штат Вирджиния, решил выдвинуть против меня обвинение в сговоре.
В сентябре 1989 года меня инструктировал Боб Гормли о том, что я мог и чего не мог рассказывать о своей военно-морской карьере (он и я вместе служили во время моего первого вьетнамского тура в 1967 году, когда он был лейтенантом, а я энсином; затем в 1974 году мы оба были капитанами третьего ранга, я сменял его на посту командира Второго отряда SEAL. В 1983 году он был капитаном первого ранга, а я капитаном второго ранга, и он сменил меня на посту командира Шестого отряда SEAL. Все еще будучи капитаном первого ранга, Боб возглавлял отдел планов и политики специальных методов военных действий военно-морского флота). Многие из моих ранее не засекреченных характеристик теперь были произвольно поставлены под гриф военно-морским флотом.
Для моей защиты было крайне важно, чтобы я смог объяснить, что я делал как сотрудник ОП-06 и командир Шестого отряда SEAL. Но военно-морской флот постановил, что большая часть моей деятельности между 1977 и 1985 годами не может быть раскрыта.
После того, как военно-морской флот надел на меня намордник, мое дело дошло до суда. В ноябре 1989 года по трем пунктам я был обвинен в сговоре.
Джон Мейсон, который был уже осужденным преступником, очень хотевшим заключить сделку с правительством, стал главным свидетелем обвинения против меня. По одному пункту меня оправдали, по двум другим мнения присяжных разделились.
Второй судебный процесс состоялся с 16 по 24 января 1990 года. Я был оправдан по одному из двух оставшихся пунктов обвинения в сговоре и осужден по последнему пункту— но не раньше, чем судья сломил колебания присяжных, дав им новые и конкретные инструкции, которые привели к признанию меня виновным.
9 марта 1990 года я был приговорен к двадцати одному месяцу тюрьмы и штрафу в 10000 долларов.
Утром, 16 апреля 1990 года, в понедельник после Пасхи, я сдался в федеральном исправительном учреждении Питерсберга, штат Вирджиния. Это было самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать. Не потому, что я боялся тюрьмы — видит Бог, я могу сам о себе позаботиться, и да поможет Господь тому человеку, который поднимет на меня руку — а потому, что я знал, что меня пустили по накатанной дорожке. Я злился на систему за то, что она сделала со мной, и на себя самого за то, что не смог все сделать лучше.
Кстати, я зарегистрировался не один: мой старый друг мистер Мерфи приехал вместе с нами. Поскольку был Пасхальный понедельник, и многие сотрудники взяли выходной, меня не сразу отправили в исправительно-трудовой лагерь, а полтора дня продержали в тюрьме строгого режима через дорогу, пока меня не зарегистрировали. Поскольку я не был принят должным образом, еду мне дали — но не столовые приборы. Я не возражал есть макароны таким образом (в конце-концов — в мои дни Чудика я вообще ел их через нос), но вот овсянка представляла собой экстраординарный вызов.
Когда я пересек улицу и оказался в исправительно-трудовом лагере «Болотный» с его пятиэтажным общежитием, спортзалом и шестью десятыми мили шлаковой дорожки, ситуация улучшилась. Я бывал в местах и похуже. Жратва была того же сорта, что и в офицерском клубе в Литтл-Крик. Мои товарищи по лагерю, смесь белых воротничков, наркодилеров и стукачей, большинство из которых понятия не имели, кто я и что сделал, напоминали мне некоторых из Пентагона.