Лэрд легонько подтолкнул её к Разиэлю.
— Не дай ей увидеть это.
Тот мрачно кивнул. Катарина запротестовала и потянулась к горцу.
Локлан отпустил её и повернулся к Филиппу, наблюдавшему за ними с непроницаемым лицом.
Ничего сложнее Локлану в жизни не выпадало. «Беги, ублюдок, беги!» — кричало его сознание. Но он не мог так поступить, потому что дал слово и собирался его сдержать. И он встретил взгляд короля спокойно — без страха и сожаления. Хотя, нет. Он сожалел о каждом дне, который не сможет прожить на земле вместе с Катариной.
Собравшись с силами, шотландец встал на колени и склонил голову.
Кэт забилась в объятиях Разиэля.
— Отпусти меня!
— Прекрати, — тихо прошипел он ей. — Этот мужчина ложится в могилу ради тебя, женщина. И самое меньшее, что ты можешь для него сделать, это избавить от твоих горестных воплей, звенящих у него в ушах.
Он был прав, и это убивало Катарину. Действительно, Локлан заслуживал другого.
— Я люблю тебя, — сказала она, злясь на то, что голос при этом дрогнул. — Я всегда буду любить тебя. Тебя одного.
Разиэль развернул её лицом к стене, удерживая так, чтобы она не могла видеть происходящее.
— Хочешь сказать последнее слово? — спросил у Мак-Аллистера Филипп.
Горец снял с шеи небольшое распятие, перекрестился и протянул его королю.
— Это для Катарины.
Он бросил взгляд через плечо и увидел, как она съежилась, пытаясь сохранить мужество.
— Я тоже люблю тебя, милая. Да хранит тебя всегда Господь!
Филипп выхватил крест из руки лэрда и кивнул палачу.
Локлан собрался с духом перед ударом. На каменной стене он увидел тень мужчины с поднятым мечом. Горец закрыл глаза и начал молиться.
Кэт услышала, как позади нее что-то с глухим стуком упало на пол. И, стоя в лучах восходящего солнца, она почувствовала, что ноги у неё подкосились из-за пронзившей её невообразимой боли. Хотелось кричать, но вырвался только какой-то писк, потому что горло перехватила обжигающая мука.
Локлан был мертв, и в этом была виновата она, Катарина.
Она с трудом осознавала, что её подняли и поддерживают руки Разиэля.
— Я тоже хочу умереть, — прошептала Кэт. — Пожалуйста.
— Чтобы ни случилось в жизни, девочка, — произнес рядом Филипп, — Я хочу, чтобы ты никогда не забывала ту боль, что испытываешь сейчас. Храни её в сердце. Потому что, пока ты её помнишь, она убережет тебя от неразумных поступков.
Принцесса подняла взгляд, изумленная жестокостью своего отца, но вместо него увидела лицо Локлана. Он был жив и обнимал её.
— Не может быть, — прошептала она.
Это была нелепая фраза, но Катарина действительно не могла осознать, как получилось, что ее обнимают руки Локлана, а не Разиэля.
Горец, такой же ошарашенный, как и она, выдохнул:
— Ничего не понимаю.
Филипп, прищурившись, посмотрел на дочь.
— Ты — принцесса, связанная кровными узами с тремя королевскими фамилиями, Катарина. Неужели ты и вправду думала, что я позволю тебе сбежать с кем-то, для кого важен лишь твой титул?
Он перевел взгляд на Локлана.
— Лорд Страйдер сказал нам, что ты любишь ее больше жизни. Но мы ему не поверили. Нам было необходимо доказательство такой любви. Теперь мы точно знаем, как далеко ты готов зайти не только ради жизни Катарины, но и ради ее счастья, — лишь сейчас его черты смягчились. — Лучшего подарка ни один отец не может сделать своему чаду.
Но Кэт не готова была так легко простить родителя.
— Ты бесчувственный зверь! — крикнула она сквозь слезы, катившиеся по лицу. — Это было так жестоко!
Король кивнул.
— Я верю, что со временем ты сумеешь меня простить. Ну а пока снаружи ждет священник, чтобы сделать тебя честной женщиной.
— Что?
Филипп пожал плечами.
— Он должен был либо поженить вас двоих, либо пособоровать Мак-Аллистера перед смертью, если бы он не согласился умереть за тебя.
Кэт через плечо взглянула на озадаченного Локлана.
Прежде чем кто-то из них двоих успел сказать хоть слово, палач скинул капюшон, и влюбленные увидели улыбающегося Страйдера.
— Возможно, меня вам тоже следовало бы возненавидеть. Но, поверьте, я понимал, что король не сможет осудить дочь за брак с другим, когда увидит своими глазами то, что было так очевидно для нас.
Филипп прочистил горло и заявил:
— Ну что, мы играем свадьбу или так и будем стоять тут с недовольными лицами?
Впервые за это утро Кэт позволила себе улыбнуться.