Этот спокойно сказанный ответ, равный признанию, слегка ошеломил Фемистокла. Архонт погладил рукой небольшую окладистую бороду, исподлобья взглянул на спартиата и спросил:
— Я слышал, спартиаты намереваются праздновать Карнеи? [213]
— А мне сказали, что афиняне не отменили Олимпийских игр! — не остался в долгу Леонид.
— Афиняне — безумцы, — признался Фемистокл. — Они надеются на чудо, не понимая, что пришло время творить чудеса самим. Выходит, мы все дружно подставляем тебя, царь, с твоими воинами на верную погибель?
— Выходит.
— И ты так спокойно говоришь об этом? — после небольшого замешательства поинтересовался афинянин.
— А что, я должен визжать от восторга?
Фемистокл не нашелся что ответить. Голубые глаза царя усмехались.
— Я вижу, афинянин, совесть мучает тебя. Успокой ее. Ты ни в чем не виновен. Даже пожелай ты встать в наши ряды с копьем в руке, это принесло бы лишь вред Элладе. Ты нужен на море, где спартиаты робки и нерешительны. А осуждать этих людей… — Леонид пожал могучими плечами, на которых еще не высохли капельки пота. — Никому не хочется спешить умирать, архонт. Даже несколько дней, отнятые у смерти — огромная жизнь. Ситуация требует НАШЕЙ смерти. Красивой смерти. Эта смерть докажет робким, что не стоит бояться ее. Я верю, что эллины не посрамят доблестной памяти братьев, которые предпочли смерть позору.
— Меня ужасает твое спокойствие, спартиат.
— Это спокойствие спартиата, спокойствие воина. Смерть не заслуживает того, чтоб пред ней ползали на коленях. И потому львы всегда умирают стоя.
Афинянин кивнул. Леонид отсалютовал ему блестящим клинком.
— Прощай, архонт! И когда придет твоя смерть, встреть ее стоя!
Фемистокл возвращался в Афины и в голове его звучали слова: «Встреть ее стоя».
Через день он уже стоял на палубе судна, державшего путь к берегам Эвбеи.
Повелителя Парсы распирало от самодовольства.
— Артабан, меня удивляют эти эллины. Сдается, что переправа через Геллеспонт была самой трудной частью этого похода.
— Великий царь прав, Геллеспонт оказался единственным достойным противником. — Хазарапат чуть склонил голову и дернул за уздцы, заставляя своего коня идти в ногу с белым жеребцом Ксеркса.
Этот краткий разговор произошел на въезде в Ларису, очередной эллинский город, давший воду и землю. Уже покорились и принесли клятву на верность Ферма и Пелла, Эгия и Питна, Берроя и Метона, Гераклея и Дион. Парсийское войско прошло через Фракию, Македонию и вышло на фессалийскую равнину, не встретив даже ничтожного сопротивления. Землю Эллады не окропила кровь ни одного парса или мидянина. Погибло лишь несколько эфиопов, насильничавших над женщинами в одном из прибрежных селений. Одного из них убили местные жители, еще с десяток были казнены по приказу Артабана, как, впрочем, были удавлены и эллины, дерзнувшие поднять меч на завоевателей. Этот поход скорей напоминал обычную прогулку по сатрапии.
Парсы преисполнились величайшего презрения к эллинам. Вельможи брезгливо поглядывали на склоняющих головы городских старейшин и с презрением восклицали:
— Нам обещали львов, а мы встречаем зайцев!
Насмехались над Демаратом, бывшим тут же, в царской свите. Ведь он и никто другой утверждал, что эллины грудью встанут на защиту родных очагов.
— Эй, Демарат! — кричали вельможи. — Где твои герои? Уж не они ли?
Парсы со смехом указывали на понуро плетущихся фракийцев, долопов, бригов и македонян, по повелению царя присоединившихся к великому войску. Демарат был спокоен.
— Герои ждут нас впереди, — бесстрастно отвечал он.
— Надеемся, они не забыли приготовить нам вкусный ужин и теплую постель!
— Ужин будет кровав, а постель — жестким камнем.
Оскорбленные парсы рычали, с трудом удерживаясь от желания схватиться за рукоять меча. О, как хотелось надменным ариям снести голову дерзкому эллину! Но они понимали, что Демарата не стоит трогать. К нему благоволил царь, он был доверенным лицом Мардония. Поговаривали, что получив в управление покоренную Элладу, Мардоний намеревается вернуть изгнаннику царский престол, а возможно даже поручить ему управлять всем Пелопоннесом. Поэтому вельможи ограничивались бранными словами.
Уже пришло время жатвы, когда парсы вступили в земли пеласгов. На границе Пирии и Пеласгиотиды их ждали делегации Ларисы, Ганна и Фер. Ксеркс милостиво допустил послов к своим стопам и выслушал их. Пеласги, как и прочие, дали землю и воду, моля о пощаде. За добрую весть послы были вознаграждены и отправлены восвояси, чтобы подготовить достойную встречу войску. Передохнув, мидяне последовали за ними и через три дня достигли одного из прекраснейших городов Эллады — Ларисы. Войско стало лагерем у городских стен, Ксеркс в сопровождении свиты и первой тысячи церемонно въехал в город. Здесь парсов ждали низкие поклоны, заискивающие улыбки и накрытые столы. Царь принял именитых горожан, пообещав им приструнить чернь, после чего соизволил отобедать. За трапезой он беседовал с Артабаном, Мардонием и македонским царьком Александром. Последний изрядно потешил Ксеркса рассказом о том, как перепугалось эллинское войско, посланное в Фессалию, узнав о приближении мидян.
— Едва я сказал им, что видел передовые отряды войска великого царя, они бежали как последние трусы! — кричал македонянин.
— Как последние трусы! — с хохотом повторял царь.
Одарив рассказчика золотой чашей, Ксеркс пожелал отправиться спать. Он переел и изрядно выпил, сон его был беспокоен.
Наутро царь узнал, что Артабан его именем объявил о том, что дает воинам день отдыха. Хазарапат был столь любезен, что соизволил объяснить своему повелителю причину досадной задержки. По его словам, необходимо было дождаться прибытия флота, замешкавшегося из-за встречных ветров в гавани Фермы. Чтобы не скучать, Артабан посоветовал царю устроить конное состязание между самыми быстрыми парсийскими конями из царских конюшен и славящимися на всю Элладу фессалийскими скакунами. Ксеркс ухватился за эту идею, он был охотником до подобного рода развлечений. Оказалось, что предусмотрительный царедворец уже обо всем позаботился. Кони были приведены с пастбищ, бессмертные с вечера готовили место для скачек. Царь испытал ледяной страх, чувствуя себя беспомощной игрушкой в руках Артабана, но виду не показал и даже милостиво улыбнулся.
Состязание должно было проходить в пойме Пенея, поросшей сочной влажной травой. На специально сооруженном помосте, прикрытом от солнечных лучей пологом из плотной ткани, был установлен царский трон. За троном разместились родственники царя и самые первые вельможи. Здесь были Отан, Арсам, Арсамен, Гобрий и Ариомард. Здесь же стояли Артафрен, Гидарн и Мегабиз. Чуть дальше разместились цари и правители покоренных эллинских народов, на чьих лицах блуждали заискивающие улыбки. По правую руку от царя встали Артабан и Мардоний, по левую — верный пес сотник Дитрав, ни на мгновенье не расстающийся с обнаженным мечом. По обе стороны помоста колыхались серебряные копья бессмертных.
Солнечное утро, влажный ветерок, приятно охлаждающий кожу, радующая взор яркая речная зелень — все это способствовало хорошему настроению царя. Сегодня он был щедр и великодушен как никогда. Подозвав к себе наездников, Ксеркс объявил им, что победитель получит серебряное блюдо с царским именем, а также любую лошадь из тех, кто будет участвовать в скачках. Наездники, среди которых были шесть эллинов, пали на колени и облобызали землю, славя щедрость владыки Парсы. Изобразив улыбку, Ксеркс приказал начинать.
Вспрыгнув на лошадей, всадники подъехали к помосту и замерли, ожидая приказа царя. Ксеркс выдержал небольшую паузу, затем привстал и, махнув рукой, прокричал что-то нечленораздельное. В тот же миг наездники ударили пятками по бокам скакунов и те стремительно помчались вперед. Стройная линия мгновенно распалась, превратившись в короткий ломаный клин. Вскидывая копытами комья влажной земли, лошади в бешеном галопе неслись вдоль реки. Вскоре они уже были едва различимы. Вельможи до боли в глазах всматривались вдаль и наперебой сообщали царю: