— Впереди парсийский жеребец каурой масти! — утверждал первый.
— Да ты что! Первым скачет Белое солнце! — говорил второй.
— Вы оба слепцы! Всех опередил вороной! — громко вопил третий.
Царь внимал этим крикам с натянутой улыбкой.
Тем временем всадники доскакали до столбов, вкопанных в землю на расстоянии пятнадцати стадий от помоста. Нестройной цепочкой обогнув их, соперники устремились в обратный путь. Они становились все более различимы, и вскоре уже можно было судить о том, кто возглавляет скачку. Впереди несся великолепный пепельный конь фессалийской породы. Высоко вскидывая копыта, он буквально пожирал расстояние, с каждым мгновением приближаясь к победе. Следом за фессалийцем скакали несколько парсийских коней, среди них любимец царя каурый жеребец по кличке Благая весть. Зрители волновались и кричали, подбадривая наездников и коней. Гистасп, проведший немало времени среди диких скифов, пронзительно свистел. Но соревнующиеся не нуждались в понукании. Они и так старались изо всех сил, хлеща плетками взмыленных коней.
Когда до помоста оставалось не более двух стадий, пепельный жеребец начал сбавлять ход. Его ноги работали с прежней силой, отталкиваясь копытами от избитой земли, но в движениях не чувствовалось былой страсти. Казалось, животное и наездник решили поберечь силы. Словно почувствовав это, парсийские кони ускорили свой бег. Вот они поравнялись с лидером, затем обошли его и вихрем пронеслись мимо царского трона. Первым пришел Благая весть. Воины и вельможи оглушительно кричали, приветствуя победителя, Ксеркс не пытался сдержать радости. Все поздравляли царя, словно это он одержал победу. Ксеркс отвечал на льстивые слова придворных быстрыми кивками. Он пожаловал удачливому наезднику обещанную награду — тот оказался достаточно умен, чтобы не покуситься на царских лошадей, и выбрал себе серого фессалийца, — а также сотню дариков, после чего с улыбкой заметил, обратившись к свите:
— Эти хваленые фессалийские кони не идут ни в какое сравнение с моими!
Вельможи дружно согласились с царем. Лишь Мардоний, внимательно разглядев серого жеребца, негромко сказал Артабану:
— Этот фессалиец выглядит так, словно готов пробежать по крайней мере еще пять парасангов.
— Так и есть, — подтвердил Артабан.
— Почему же в таком случае он уступил?
Начальник стражи усмехнулся.
— Что не сделаешь ради того, чтобы доставить счастье повелителю.
Мардоний внимательно посмотрел в голубые глаза хазарапата и также усмехнулся. Затем посерьезнел:
— Нам надо поговорить, сиятельный Артабан.
— Сейчас? — удивился царский фаворит. — Стоит ли?
— Именно сейчас.
— Ну, хорошо.
Артабан наклонился к уху царя и что-то прошептал. Ксеркс кивнул головой.
— Пойдем, — сказал хазарапат Мардонию.
Отвесив поклон, вельможи сошли с помоста и неторопливо зашагали вдоль реки. Сотник Дитрав прищурившись смотрел им вслед до тех пор, пока сановники не исчезли за ивовой порослью.
— Так ты серьезно полагаешь, что я не Артабан? — спросил хазарапат. Вид у него был весьма озадаченный.
— Нет, ты Артабан, но только не тот.
— Объясни, — потребовал Артабан.
— У тебя лицо и весь облик Артабана, но ты не Артабан.
Начальник стражи состроил улыбку.
— Похож на курицу, но не курица. Кто же я в таком случае?
— Не знаю. Но этот посох кажется мне знакомым. — Мардоний кивнул головой на бамбуковую палку, на которую опирался Артабан. — Раньше у тебя не было привычки ходить с посохом.
— Старею, — вздохнул Артабан. — И только из-за этого посоха ты решил, что я это не я?
— Нет, не только. — Мардоний немного подумал. — Ты здорово изменился, Артабан. Ты стал иначе одеваться, иначе вести себя. Ты не похож на того Артабана, которого я знал прежде. Кроме того, мне до сих пор непонятно, почему вдруг ты перешел на нашу сторону и принялся настаивать на походе против эллинов.
— Да, мы не объяснились, — согласился Артабан. — Но здесь все просто. Я понял, что вы правы.
— Я не верю твоим словам, Артабан.
Хазарапат дернул уголком губ и принялся рассматривать носок сапога, искусно скроенного из кусочков разноцветной мягкой кожи.
— Ну и что же тебе не нравится в новом Артабане? — спросил он через несколько мгновений. — Ведь благодаря ему ты стоишь сейчас на земле Эллады, своей будущей сатрапии.
— Я хочу знать, кто ты есть на самом деле.
— Зачем тебе это?
Мардоний не нашелся, что ответить. Вместо этого он потребовал:
— Тогда ответь мне: каковы твои замыслы?
— Они точь-в-точь совпадают с твоими. Я хочу захватить Элладу.
— Зачем?
— Странный вопрос. Чтобы положить ее к стопам великого царя.
— Быть может, я поверил бы тебе, — задумчиво произнес Мардоний, — но в последнее время я замечаю, что ты приобрел полную власть над Ксерксом. Неужели ты полагаешь, что я поверю в басню, будто власть в Парсе принадлежит этому толстяку. Она в твоих руках, Артабан. И ты распоряжаешься этой властью столь уверенно, как никогда. Подозреваю, что ты замыслил расправиться с царем и занять трон.
— Идиот, — негромко проворчал Артабан, после чего поинтересовался:
— А что я этим выиграю? Дарий и шестеро великих убили Смердиса, и что же? Империя на долгие годы была ввергнута в пучину раздоров. Поверь, я хочу лишь одного. Я хочу, чтобы Парса была великой. И тогда она сумеет покорить весь мир.
— А после этого ты завладеешь троном.
— Да не нужен мне этот трон! — рассердился Артабан. — Хочешь, я возведу на него тебя?
Артабан с затаенной усмешкой посмотрел на Мардония. Тот, подозревая ловушку, отрицательно покачал головой.
— Вот видишь. Тебя больше интересует воинская слава. А меня власть. Но власть реальная, а не золоченый трон. Пока я Артабан, я обладаю этой реальной властью. Если я стану царем, власть уйдет к тому, кто будет стоять за моим троном.
— Чудны речи твои, — протянул Мардоний. Он посмотрел в глаза хазарапату и потребовал:
— Верни мне мою женщину!
Артабан засмеялся.
— Так что же тебя интересует: женщина или Эллада?
— И то, и другое.
— Э-э-э… — протянул хазарапат, — так не пойдет. Или я отдаю тебе Таллию, или ты получаешь Элладу.
Мардоний прикусил нижнюю губу. Артабан с любопытством наблюдал за ним. Мардоний молчал слишком долго, и тогда хазарапат сказал:
— Если ты колеблешься, ты недостоин этой женщины. Глупец, да за ее любовь, если б она и вправду могла меня полюбить, я отдал бы все сокровища, какие только существуют на свете, я отдал бы все! Даже жизнь!
Это признание словно подстегнуло Мардония.
— Я выбираю женщину!
— Ты получишь Элладу! — отрезал Артабан.
Мардоний нервным жестом коснулся ладонью рукояти акинака.
— Если бы ты сейчас был при мече, я вызвал бы тебя на поединок. Отныне ты мой заклятый враг!
Он еще не докончил последней фразы, как Артабан сделал стремительное движение руками, и у горла Мардония оказалось стилетообразное острие, выскользнувшее из рукояти посоха.
— Если бы это отвечало моим планам, ты был бы уже мертвее самого мертвого покойника, но так как ты нужен мне, я дарю тебе жизнь. Но берегись, — острие чуть вошло в кожу под подбородком остолбеневшего вельможи, — если ты вздумаешь встать против меня, то мириад раз проклянешь тот день, когда появился на свет. Ступай прочь!
Артабан сунул стилет обратно в бамбуковые ножны и направился к городским воротам. По кадыку Мардония текла медленная струйка крови, солоноватая и горячая, словно поцелуй той, за какую Мардоний согласился отдать Элладу, а Артабан — жизнь.
Увы, Таллия не принимала такие мелкие ставки.
В тот день ничто не предвещало беды. Утро было радостно солнечным, ветерок — попутным. Сотворив молитву светлоликому Ахурамазде, Посейдону, Мелькарту, Ра и еще одиннадцати божествам, моряки подняли якоря и продолжили свой путь вдоль берегов Магнесии. Они плыли до полудня, пока ветер не начал стихать, а воздух не насытился огненным жаром, обжигающим легкие жадно разевающих рты гребцов. Тогда Ариабигн и Ахемен, посоветовавшись, приказали приставать к берегу. Со слов дозорных было известно, что где-то поблизости находятся передовые эскадры эллинов, потому навархам было велено держаться вместе, чтобы в случае опасности дружно выступить на врага.