— Но, должно быть, она очень узкая. А кроме того, гору стерегут фокидцы.
— Она не столь узкая. И ее невозможно защитить, как вы защищаете это ущелье.
— Вы? — Леонид усмехнулся.
— Я не говорю о себе. Я не воин. Я лишь прорицатель.
Царь окинул взглядом мощную фигуру Мегистия.
— Твоим плечам мог бы позавидовать любой воин!
— Наверно. Но сейчас разговор не об этом. Варвары завтра узнают об этой тропе.
— Кто им ее укажет?
— Людская жадность. Но еще не поздно отступить. Вы и так показали себя великими героями.
— Нет, — протянул Леонид. — Позиция слишком хороша, чтобы так легко оставить ее. Ты говоришь, что парсы еще не знают о тропе. Значит, завтра они будут вновь атаковать в лоб. И мы удвоим число мертвецов. Ведь ты кривишь душой, прорицатель, ты обожаешь запах мертвечины. Я чувствую это!
— Ты прав. Если это мой враг. Труп врага хорошо пахнет.
— Я запомню это. — Леонид рассмеялся. — Ну а потом, через день, кто захочет уйти — уйдет. Кто захочет остаться — останется.
— И ты, конечно, останешься тоже? — спросил Мегистий.
— Да.
— А легко ли умирать тому, кто еще помнит битву с пиктами на Черной реке?!
Спартиат вздрогнул и уставился на прорицателя. Тот безмолвно смеялся.
— Откуда ты знаешь про пиктов?
— Я много чего знаю, царь.
Леонид задумался. После долгой тяжелой паузы он сказал:
— Мне стоило бы убить тебя, но я не стану этого делать. Завтра же ты покинешь лагерь.
Мегистий покачал головой.
— Я останусь с тобой, царь. Я нужен тебе. А ты нужен мне. Наш путь с этого мгновения един.
— Ты знаешь, кто я?
— Конечно. Но ты не знаешь, кто я! И в этом мое преимущество. Оставь это ущелье. Поверь мне, те, против кого ты поднял меч, уже проиграли битву! Я найду тебе новое, великое дело!
— Ты оборотень, — прошептал Леонтиад. — Ты артефакт, созданный Командором!
Царь вскочил на ноги и выхватил меч. Мегистий не пошевелился. Глаза его стали подобны огненной буре. В зрачках воспылал багряный пламень. Леонид отшатнулся, словно от удара, и взмахнул мечом. Но не опустил его. Не смог. Невидимая сила удерживала меч в воздухе. Мегистий яростно процедил:
— Глупец, я ненавижу Командора! Я уничтожу его! Уничтожу! — Прорицатель отвел свои ужасные глаза в сторону и там, куда они устремились, груда трупов вдруг рассыпалась в прах, оставив на земле лишь изорванные одежды и оружие. С огромным трудом совладав с собой, Мегистий потупил взор. — А теперь спи! — приказал он Леониду.
Тот послушно закрыл глаза и начал падать. Прорицатель подхватил царя на руки.
— Спи… — шепнул он. — А наутро ты все забудешь.
Полы черного плаща разлетелись по воздуху, скрывая вдруг ставшую нечеловечески громадной фигуру прорицателя, державшего словно ребенка уснувшего спартиата. Взвихрился смерч и все исчезло. Лишь мертвые варвары остекленело взирали на холодные безжизненные звезды.
Утро второго дня было облачным — редкая для этих мест и этого времени погода. Выстроившись фалангой позади Деметриных ворот, эллины бесстрастно наблюдали за тем, как парсы расчищают завал из трупов, готовя плацдарм для новой атаки. Леонид, как и накануне, стоял в первом ряду между Евритом и Креофилом. Настроение царя полностью соответствовало мрачному утру. В горле было сухо, голова раскалывалась от боли. Подобное порой бывало, если он перебирал вина. Но накануне царь не пил и хорошо выспался. По крайней мере, так следовало из слов Еврита, утверждавшего, что по возвращению в лагерь он застал царя крепко спящим. Это было странно, потому что Леонид решительно не помнил как очутился в своей палатке. Не помнил он и разговора с прорицателем Мегистием, хотя тот же Еврит уверял, что царь беседовал с глазу на глаз с акарнанцем по ту сторону стены. Однако Леонид всего этого не помнил. И ужасно болела, прямо раскалывалась голова.
Варвары наполовину расчистили проход и принялись постреливать из луков. Прячущиеся за спинами гоплитов пельтасты отвечали тем же. Эллинских лучников поддержали засевшие на обрывистых склонах Каллидрома локры, принявшиеся швырять вниз камни и копья. Мидяне оставили свое занятие и начали разбегаться. Повернувшись назад, Леонид приказал лучникам прекратить стрельбу. Подобное распоряжение получили и локры. Царю Спарты вовсе не хотелось стоять целый день в фаланге, ожидая пока варвары соберутся с духом и очистят ущелье от трупов сраженных собратьев.
Едва эллины перестали пускать стрелы, как мидяне вернулись и возобновили свою работу. Они оттаскивали трупы простых воинов в море, создав в конце концов весьма устойчивую гать. Тела вельмож, которых выдавали богатые одежды и дорогое оружие, уносили в парсийский лагерь, чтобы предать их потом достойному погребению. Ведь недаром при войске состояли тридцать свор священных собак Ахурамазды!
Мгновения тянулись томительно. Но вот бородатые мужи унесли последнее мертвое тело. Сквозь Деметрины ворота в ущелье начали медленно втягиваться парсы.
Парс. Одно это слово еще совсем недавно вселяло в эллинов ужас. Сыны Эллады даже не могли вообразить как можно победить этих отважных и умелых воинов, покоривших бессчетное множество стран. Но сегодня в их сердцах уже не было робости. Они видели перед собой не неведомых богатырей, а трусливых варваров, идущих вперед лишь под грозными окриками командиров. И эллины смеялись, злословя над нерешительностью врагов.
Теснина постепенно заполнилась вражескими воинами. Сбившись тесной толпой, варвары приближались к фаланге. Вновь, как и вчера, полетели тучи стрел.
Парсы вооружены лучше прочих мидян. Помимо копья, плетеного из прутьев и обитого кожей щита, акинака, каждый воин имел большой слоеный лук, который и являлся, собственно говоря, главным оружием парса. Парс начинал битву, пробивая стрелами бреши в вражеском строе, а заканчивал ее, поражая бегущих выстрелами в спину. Парс — великолепный лучник, куда лучший, нежели киссий или мидиец. Парс рождается с луком, парс молится луку, парс умирает с ним. Сотни легких камышовых стрел обрушились на фалангу. Бронзовая стена щитов оборвала их полет. Но первая неудача не обескуражила лучников. Они пускали стрелу за стрелой, настойчиво ища крохотные щелочки, которые обязательно есть даже в самой прочной преграде. Звенели туго скрученные сухожилия тетив и новое облако стрел обрушивалось на эллинов. И пусть тысяча заканчивала свою короткую жизнь на земле со смятыми наконечниками, но тысяча первая проскальзывала между щитами и находила свою цель. Некоторые гоплиты были ранены, но, стиснув зубы, продолжали стоять в строю, несколько упали замертво и их заменили товарищи, поспешно восстановившие пробитую оборону.
Никто не мог сказать точно, сколько шел этот смертоносный дождь, но вот он прекратился. Лучники расступились, пропуская вперед всадников. Те разогнали коней и стремительно атаковали. Парсийские витязи со всего маху врезались в строй гоплитов, пытаясь рассечь его на части. Большая часть их мгновенно погибла, сраженная копьями. Самые удачливые получали несколько мгновений, чтобы обрушить изогнутые клинки на головы гоплитов. Вой, крики, звон оружия, ржанье умирающих лошадей слились в единый гул. Вот к нему прибавился зловещий шелест стрел — это лучники возобновили стрельбу, целясь поверх голов машущих мечами всадников.
Стремительный натиск конницы заставил эллинов попятиться и сломать строй. Увидев это, мидийские воеводы двинули в атаку отряды пеших воинов; отряды эти заняли место всадников, к этому времени почти полностью истребленных. Образовав клин, варвары пронзили фалангу почти насквозь. Это могло принести им победу, но вместо этого привело к гибели. Леонид отдал несколько лаконичных распоряжений и строй эллинов выгнулся еще сильнее, обхватив дугою немалое число парсов. К крыльям этой дуги царь быстро подвел из резерва две сотни спартиатов. Когда все было готово, он перешел на левое крыло, примыкавшее к морю, и лично повел воинов в контратаку. С другой стороны, от скалы, атаковал отряд Гилиппа. Два узких стремительных меча в мгновение ока разорвали толпу варваров надвое, отсекая немалое число отборных воинов. Оказавшись в окружении, парсы утратили свой воинственный пыл. Теперь они думали лишь о том, как бы вырваться из западни. Варвары с криком бросались на спартиатов, пытаясь разорвать стену, внезапной паутиной выросшую пред ними. Лакедемонянам пришлось нелегко — ломались копья, тупились мечи, удары проминали бронзовые пластины доспехов, — но они выстояли, так и не позволив разобщенным парсам вновь соединиться. Попавшие в окружение варвары были полностью истреблены. После этого Леонид приказал отступать к стене. Как и накануне эллины отошли и укрылись за ее каменной броней, словно приглашая парсов повторить смертельный путь киссиев, многие тысячи которых лежали тут же, у оказавшейся последней в их жизни преградой.