Мардония словно осенило. Он нашел ответ тому, что мучило его уже много дней. Он вспомнил, где прежде видел посох Артабана. Точно с таким же посохом ходил Маг Заратустра. И у Заратустры были голубые глаза. А у Артабана они были темные. А теперь… А теперь они голубые!
— С чего ты взял?
— Мне сказал об этом царь спартиатов Леонид.
— Ты видел царя спартиатов? — с интересом спросил Мардоний.
Отшем кивнул.
— Как лазутчик, я побывал в лагере эллинов. Их царь разговаривал со мной и приказал предупредить великого Ксеркса насчет Артабана. Он сказал мне, что Артабан вовсе не Артабан, а Заратустра, и что маг хочет покорить мир и править им самолично.
— Я так и думал! — забывшись, проговорился Мардоний. Отшем удивленно взглянул на него. Вельможа поспешил поправиться. — Я подозревал это.
Он помолчал, задумчиво глядя на пляшущие огоньки свечей, затем обратил лицо к Отшему.
— Скажи, а почему ты пошел не к царю, а ко мне.
Карандинец не стал лукавить.
— К царю не так-то легко пробраться. Слуги Артабана, то есть Заратустры, следят за каждым его шагом. Кроме того, станет ли царь слушать вора? А на тебя мой выбор пал по нескольким причинам. Во-первых, я знаю тебя. Во-вторых, нас связывает общее дело. В-третьих, я видел как вы с Артабаном ссорились у реки.
— Ты слышал, о чем мы говорили?
— Нет, я был далеко. Но мне не составило труда догадаться, что разговор был не из приятных.
— Ты прав. — Мардоний вновь задумался. — А откуда этот спартиат знает о Заратустре?
— Он догадался, когда я сказал про голубые глаза Артабана. А вообще мне показалось, что ему известно очень многое, гораздо больше, чем нам.
— Так, — протянул Мардоний. Он бросил мимолетный взгляд на лежащий у изголовья кинжал. — Что же нам делать?
— Пойти и рассказать обо всем великому царю.
«И лишиться головы, — подумал Мардоний. — Нет, здесь надо действовать тоньше». Вслух же он сказал:
— Ты прав. Но сначала мы изложим все, что нам известно на пергаменте, на тот случай, если лже-Артабан попытается расправиться с нами.
По лицу Отшема было видно, что у него отлегло от сердца. Вор опасался, что Мардоний не поверит ему. Теперь все складывалось как нельзя лучше. Отшему уже виделось роскошное поместье где-нибудь в Лидии или Сирии. Журчал фонтан и пышнобедрые обнаженные рабыни извивались в сладострастном танце.
— Посвети мне, — велел Мардоний, вставая. — Я должен найти пергамент и краску.
Отшем послушно взял канделябр и подошел к окованному серебром сундуку, у которого остановился Мардоний. Вельможа щелкнул ключом и откинул крышку. Пергамент лежал поверх прочих вещей. Мардоний взял его и положил на столик.
— Нагнись пониже, — попросил он своего сообщника. — Ничего не видно.
Вор наклонился. То было его последнее движение. Узкий кинжал вонзился точно в сердце. Царь Каранды рухнул на ковер, даже не вскрикнув. Мардоний вытер окровавленное лезвие об одежду убитого и настороженно прислушался. Ничего. Вой смерти потонул в звуках и шепоте спящего лагеря.
Ничего.
Мардоний заблуждался, будучи уверен в том, что никто никогда не узнает, что же произошло в самом деле между ним и карандинским вором. Едва тело Отшема упало на ковер, как от вельможной палатки отделился неясный силуэт. Он был невелик и расплывчат. Невозможно было рассмотреть ни рук, ни контура головы, ни очертаний тела. Человек, крадучись, миновал бивуаки и шатры, где громко вздыхали во сне усталые воины, незамеченным проскользнул через сторожевые посты и вышел к берегу моря. Оно в этот ночной час бурлило и с грохотом накатывало волну на песчаный берег, а срывающийся с пенных верхушек дерзкий ветерок развевал темную одежду человека, пока не откинул небрежно надвинутый капюшон и не разметал пушистые невесомые волосы.
Таллия, а это была именно она, быстрым движением вернула капюшон на прежнее место и без особой суеты огляделась. Убедившись, что поблизости никого нет, девушка коснулась кольца, украшавшего мизинец ее левой руки. В тот же миг рядом с нею возник еще один силуэт, тоже черный и громадный. Гость обнял девушку, крепко прижав к груди, затем отстранился и заглянул в ее глаза.
— Ты звала меня? — осведомился он негромко, заботясь лишь о том, чтоб его голос едва заглушал глухой рокот волн.
— Лишний вопрос, — констатировала Таллия.
— Действительно, — согласился гость. — Что тебе нужно?
— Мидяне уже обходят ущелье.
— Я знаю. И знал об этом уже давно. Что еще?
Таллия усмехнулась.
— Я соскучилась по тебе.
Подобное признание пришлось по душе гостю.
— Я тоже, — платя откровенностью, сказал он.
— Я хотела просто поболтать.
Гость кивком головы подтвердил, что он тоже не прочь поговорить. Тогда девушка сказала:
— Только что я была свидетельницей того, как человек убил человека.
— Я был свидетелем подобных сцен мириады раз. Это Гумий?
— Нет. Вельможа по имени Мардоний. Мой тайный обожатель и потому враг Гумия. Он убил соглядатая, пытавшегося разоблачить лже-Артабана.
— Посчитал, что еще рано?
— Да.
— Мудро! — похвалил гость. — Этот вельможа очень мудр. А я сегодня утром видел другую тебя.
— Клон? [231]
— Нет, артефакт [232], созданный Командором. Глуповатый и очаровательный. Ты будешь смеяться, но даже артефакт не любит этого самовлюбленного фанатика. Зато она обожает царя.
— Его любят многие, — задумчиво произнесла Таллия.
— И ты?
— Немножко. Он единственный, кто никогда не ударит в спину. С ним чувствуешь себя надежно. А в остальном он скучен.
Быть может, гость почувствовал неискренность, быть может нет, но он вздрогнул, словно кто-то невидимый уколол его иглой. Девушка заметила это.
— Тебя что-то беспокоит?
— Вовсе нет. Просто над Олимпом сейчас встает солнце.
— Но ведь сейчас ночь.
— Конечно. Но солнце, если сильно захотеть, может подняться и ночью. Однако не беспокойся, нас это не коснется. Мы живем вне времени. — Гость указал на море, и Таллия увидела, что оно неподвижно. Волны больше не накатывались на берег, морской ветерок замер, не в силах продолжить свой легкий бег. Рука гостя легла на плечо девушки. — Я чувствую, ты хочешь поговорить со мной о завтра.
— Да, — призналась Таллия.
— Они остаются. И я остаюсь вместе с ними. Это будет славный бой! — В бесстрастном голосе гостя послышались сладостные нотки. — Я наточил меч и предвкушаю как его стальное полотно будет раздваивать черепа людей, брызгая дымящейся кровью. А когда пресыщусь, уйду. Как уйдут и они. Я — в ничто, они — в никуда.
— А царь? — перебила гостя Таллия.
— Я говорил с ним. Он устал. Он хочет уйти в никуда.
— И ты позволишь ему?
Гость на мгновение задумался.
— Пока не знаю, — негромко сказал он. — А почему царь так интересует тебя? Ты влюблена?
Таллия хмыкнула.
— Чепуха. Он мог бы здорово пригодиться нам.
— Наверно. Но это не главное. Главное, что завтра будет много крови, а над Олимпом висит раскаленное солнце.
— Он пригодился бы нам, — словно не слыша, эхом повторила Таллия.
— Он мне не враг. Я не вправе помешать ему умереть.
Гость замолчал. Молчала и девушка. Безмолвствовали звезды. Время замерло, застопорив свой бег. Было странно наблюдать за тем, как нарастающая волна зависает над откатывающейся в материнское лоно пеной, не в силах упасть на оцепеневший песок. Мир умер. Или почти умер. Мир принадлежал лишь им двоим.
— Ты любишь меня? — шепнул гость.
— Так же как и ты, — не ответила Таллия. — Мне жаль царя.
— Так похить его. Или развей по ветру алчущую его крови людскую орду.
— Он и мне не враг.
— Тогда дай ему умереть. По крайней мере, это будет честно.
Таллия вновь тихо усмехнулась. Гостю почудилось, что в этой усмешке была горечь.
— И зачем ты только наделил меня такой силой! Будь я слабой, я просто б украла его. Зачем?