— Эта сучка хотела присоединиться к бунтовщикам, но мы с Аполлоном схватили ее прежде, чем она успела смыться из дворца. Кусалась! — Арес продемонстрировал указательный палец, на котором виднелись четкие следы зубов. — Пришлось ее спеленать, а чтоб не орала, засунули в рот тряпочку.
— Но почему Зевс убил Пана? — воскликнула Афо.
— Представляешь, этот чудик пытался освободить титанов.
— Зачем?
— Чтобы свергнуть хозяина. Говорят, он хотел захватить власть. Представляешь, Козел, правящий всеми нами! Да еще бесхвостый! Бриарей оторвал этому уроду его хвост!
Вояка захохотал. Хриплый смех волнами загулял по зале.
— Да, — выдавила Афо, натянуто улыбнувшись. Она задумчиво посмотрела на Ареса. Тот перестал смеяться и сглотнул внезапно заполнившую рот слюну.
— Ты что?
— Хочешь получить мою любовь?
— Да! — мгновенно отреагировал бог войны.
— Но я попрошу кое-что взамен!
— Я сделаю все, что ты хочешь.
— Где же ты был утром, — тихо прошептала Афо и потребовала:
— Поклянись!
— Клянусь!
— Хорошо. — Афродита победоносно улыбнулась. — Тогда я твоя. Но помни, ты сделаешь все, что я тебе прикажу!
— Да, — хрипло выдавил Арес и протянул богине руку. Афо заглянула в его глаза, желая убедиться, что он не лукавит. Взгляд Ареса был честен, и тогда красавица вложила свои пальчики в его ладонь.
— Пойдем, — сказал Арес, сглатывая вожделеющую слюну.
Богиня утвердительно качнула головой и мягко высвободила руку. Опустившись на колени перед бездыханным телом Пана она поцеловала мертвого бога в лоб. Нежные губы едва слышно шепнули:
— Бедный Козлик!
Затем она решительно поднялась. Арес взял ее на руки, Афо прижалась щекой к его тяжелому небритому подбородку. Бог войны не видел в этот миг ее глаз. Они были жестоки, их теплый ультрамарин превратился в ослепительно белый лед цвета бешенства. В ее сердце больше не было места любви, в нем клокотала ненависть!
Он был внуком хитрейшего человека, которого только знала земля — Сизифа; того самого Сизифа, что дважды обманул смерть. Но в нем было мало хитрости, зато в избытке отваги и того, что одни именуют гордостью, а другие — гордыней. Да, он был гордец, но он имел право быть им. Ибо мало было в мире героев, равных ему по силе и свершенным подвигам.
Его дом был полон богатств, его погреба ломились от яств и вина, его славе завидовали не только люди, но даже боги. Он же мечтал о большем. Он мечтал въехать на своем белокрылом коне прямо в Тронную залу дворца Олимпийцев.
И еще у него было удивительное имя — Беллерофонт — звучное на слух и жестокое по сути, ибо означало — убийца Беллера. Но право, этот ничтожный коринфский аристократ был годен лишь для того, чтобы по воле рока подарить красивое имя юноше, лишившему его жизни.
Беллерофонт. Он был красив, отважен и могуч, словно бог. Он имел коня Пегаса, какого не было даже у Олимпийцев. Порожденный стихиями земли и неба, Пегас мог парить в воздухе словно птица. Казалось, он создан для того, чтобы поднять своего хозяина в обитель богов.
Была весна и было прекрасное утро. Одно из тех, когда не уставшие еще наслаждаться жизнью цветы тянут свои головки к солнцу. Беллерофонт поднялся на рассвете и приказал слугам седлать Пегаса. Жена молча смотрела, как он выходит из дома и легко взлетает в седло. Она не решилась спросить, куда он держит путь, а если бы и решилась, Беллерофонт все равно ей не ответил бы.
Конь взвился в небо. Он летел все выше и выше, поднимаясь под самые облака. Земля постепенно превращалась в огромную плоскую лепешку, испещренную прожилками рек и цветными пятнами лугов и полей, люди походили на муравьев. Беллерофонт летел и яростно спорил с самим собой. В такие мгновения — а они бывали нередко — его сознание раздваивалось и появлялись два Беллерофонта; один был облачен в белые одежды мудреца, плечи второго окутывал царский пурпур. Они вечно ссорились между собой и спорили, а третий Беллерофонт, совсем неприметный, был незримым свидетелем их споров. Заводилой обычно выступал Беллерофонт-царь. Так было и сейчас. Царь принял напыщенную позу и небрежно бросил:
— Летим.
— Зачем? — спросил мудрец.
— Докажем богам, что не только они повелевают миром.
— И все?
— А что еще тебе нужно?
— Я предпочел бы, чтоб этот дерзкий поступок преследовал высшую цель.
— Например?
— Возвысить человека до бога.
Царь рассмеялся.
— Человека? То, что ты именуешь человеком, на деле есть муравей. Видишь, сотни крохотных муравьев копошатся под копытами моего коня. Это и есть люди. Нет, дело не в них. Если уж мы заговорили о том, чтобы кого-то возвысить, то пусть этим кем-то будет Герой.
— Герой разве не человек?
— В какой-то мере. В прошлом. Он ЧЕЛОВЕК, поднявшийся над людьми. Своими деяниями, силой, духом, дерзостью. Герой выше человека. Он даже выше бога. Ведь он достиг всего сам. А бог получил могущество от провидения.
— А не присутствовала ли незримая рука провидения на твоем плече, когда ты славил подвигами свое имя?
— Поверь, когда я дрался с химерой, огонь жег мои руки как обычный огонь. Стрелы амазонок были остры как обычные стрелы. Если там и было благосклонное ко мне провидение, я не ощутил его помощи.
— Какую же цель преследуешь ты в своем дерзком стремлении вознестись к небу? — поинтересовался мудрец.
— Я ведь уже сказал тебе, что хочу дать знать богам, что на землю пришел ЧЕЛОВЕК.
— Человек с большой буквы?
— Конечно. А иначе не может быть. ЧЕЛОВЕК не может быть с маленькой. В этом случае речь идет всего лишь об одном из людей.
— Ты рискуешь…
— Потому я и Герой! — напыщенно воскликнул облаченный в пурпур.
— Ты не дослушал. Ты рискуешь, бросая вызов не только богам, но и обычаям. Люди не должны возвышаться над провидением.
— Для меня не существует слова должен. Я знаю лишь могу — не могу. Если я могу, я сделаю то, что задумал; если же нет, то приложу все силы, чтобы в будущем смочь это сделать. Ты говорил о предрассудках. Если быть честным, — царь понизил голос до интимного полушепота, — я бросаю вызов им, а вовсе не богам. Какое дело мне до богов!
— Таким образом, ты вмешиваешься в уже предопределенное?
— Наконец-то ты понял! Я хочу въехать на Олимп вовсе не затем, чтобы увидеть изумление и гнев на физиономиях Олимпийцев. Людям не положено взбираться на небо, я хочу доказать, что ЧЕЛОВЕК вправе делать все, что ему заблагорассудится. Если он, конечно, ЧЕЛОВЕК!
— Он вправе убить?
— Конечно. Ведь я убил.
— Он вправе солгать?
— Да. Но он не станет делать этого, ведь ЧЕЛОВЕК потому и ЧЕЛОВЕК, что всегда готов сказать и услышать правду.
— Он может совратить жену друга своего?
— А почему бы и нет? Если найдет женщину, тело которой стоит того, чтобы лишиться друга. Но я не встречал женщины, ради которой стоило бы отказаться от друга. И никогда не встречу. Друг — это часть тебя. Стоит ли отдавать свою часть за мгновение наслаждений?!
— А вдруг случится, что эта женщина — мечта всей твоей жизни?
— Тогда отбери ее даже у брата!
— Ты непостоянен в своих суждениях, и это пугает меня.
— В мире нет ничего постоянного, — назидательно заметил царь. — И этим он хорош. Еще вчера ты мог быть рабом, а сегодня восседать на царском троне. Единственное условие — будь ЧЕЛОВЕКОМ!
— Однако мы уже у цели, — заметил мудрец. — Я вижу склоны Олимпа.
— Да, ты прав. У нас есть еще несколько мгновений и я хочу рассказать тебе притчу о белой мышке.
— Это занятно — поучать притчами мудреца! Но я выслушаю тебя.
— Так слушай. Жила-была белая мышка по имени Нат. Заметь, жила в царстве обычных серых мышек, вечно озабоченно шмыгающих меж кустами в поисках куска. Как это похоже на людей! А на горе над мышиным лугом жил сокол. Трижды в день он собирал кровавую дань, унося в свое гнездо зазевавшуюся мышку. Чтобы не попасться ему на глаза, мышки и одевали серые шубки, которые трудно заметить и на камнях, и на земле, и средь пожухлых стеблей. Лишь Нат бесстрашно облачалась в свою роскошную королевскую мантию. «Глупышка! — говорили ей остальные, серые мышки. — Оденься как мы, и будешь неприметной. А иначе он рано или поздно сожрет тебя!». «Нет!» — отвечала бесстрашная Нат и запахивала свою снежную шубку. Ярким пятнышком мелькала она на земле и ее было видно со всех сторон. Серые мышки ждали, что вот-вот раздастся ее жалобный крик и окровавленно-белый комочек исчезнет в соколином гнезде. Однако сокол почему-то не трогал Нат. Быть может, он уважал мужество, быть может был неравнодушен к белому цвету. Шло время, серые мышки одна за другой исчезали в клюве сокола, а Нат по-прежнему весело суетилась меж камней. И однажды серые призадумались: почему кровожадный сокол не трогает Нат? Быть может, он будет благосклонен и к ним, если они оденутся в белое. Они пошили себе снежные шубки, но когда пришло время облачаться в них и отправляться за тутовыми ягодами, ни одна из серых мышек не отважилась сменить свою одежку. Ведь они так свыклись с нею, столь удобной и почти неприметной. Как страшно было облачиться в новый яркий цвет и явить себя взору сокола. Они так и не решились одеть новые шубки и потому возненавидели Нат. Они поняли, что она не просто мышка, а Белая Мышка. И тогда ночью они вымарали ее шубку золой, а наутро Нат склевал не узнавший свою любимицу сокол. Вот так грустно закончилась история моей любимой белой мышки.