Серые глаза Опонты стали грустны и задумчивы. Она осторожно коснулась пальцами левой неразвитой груди.
— Мужчины приносят нам боль с самого рождения. Когда девочке-амазонке исполняется три года ее начинают готовить к взрослой жизни. Ее учат скакать на лошади, метко стрелять из лука, обращаться с мечом, стойко переносить боль и тягости. И еще ее учат ненавидеть мужчин. Я помню как каждый день в детский блок, где я жила, приходили толстые противные деры. Они били нас, щипали, оставляя синяки на детском теле, таскали за волосы. Каждые десять дней экзекутор порол нас кнутом до крови. В возрасте пяти лет мне пришлось впервые столкнуться с Кхар Убой. Он принес с собой жаровню и зловещего вида приспособления. «Какая хорошенькая девочка!» — сказал он, похлопав меня по попке. Но я знала зачем он пришел и плакала от страха. Жрец раскалили на огне толстый с расплющенным наконечником прут, подобный тем, которыми клеймят скот, и прижал его к моей левой груди. Я закричала и потеряла сознание. Когда же я очнулась то обнаружила, что кожа на этом месте совершенно обуглилась. Грудь потом долго болела и перестала расти. Я знала, что это нужно для того, чтобы лучше стрелять из лука. Но несмотря на это я еще сильнее возненавидела мужчин. Ведь боль, причиненная мне одним из них, была очень сильной.
Самое страшное случилось, когда мне исполнилось четырнадцать. Это пора взросления, когда девочка переходит в разряд младших воинов. В этот день Кхар Уба совершает обряд принесения в жертву детства. Это было столь больно и унизительно, что я не хочу рассказывать о том, что пережила. В тот день я достигла пика своей ненависти. И когда мне дали меч и приказали отрубить руку у провинившегося раба, я выполнила это с удовольствием.
Девушка замолчала. Изящная загорелая рука в волнении смяла розовый цветок. Конан, которому от этого рассказа стало не по себе, спросил:
— Так значит вы встречаетесь с мужчинами не ради наслаждения, а лишь для продолжения рода?
— Да.
— Это страшно, — сказал киммериец. — Жить без любви…
— Я уже говорила тебе, что считается будто от нее слабеет боевой дух. И… правильно считается!
Пораженный этим внезапным признанием киммериец притянул Опонту к себе. Она прильнула к его широкой груди и счастливо вздохнула.
— Великий Кром! — прошептал варвар, невольно подумав зачем лишившемуся престола королю нужна любовь незнающей мир и счастливой в своем незнании девочки.
С тех пор они встречались почти каждый день. Тайно, стараясь не вызвать подозрений. Особенно трудно приходилось Опонте, чьи частые отлучки рано или поздно могли быть замечены.
Но постепенно влюбленные теряли осторожность и однажды чуть не поплатились за это. Звериное чутье варвара, вновь обострившееся с тех пор, как Конан очутился в диких дебрях Амазона, подсказало, что за поляной, на которой они предавались любви, наблюдает чей-то недобрый взгляд. Велев девушке не шевелиться Конан подобно гигантскому полозу скользнул в высокую траву. Двигался он совершенно бесшумно, напоминая скорее бестелесного призрака, нежели человека.
Киммериец не обманулся. В зарослях колючего кустарника сидела женщина. Глаза ее были устремлены на поляну, где осталась Опонта. Соглядатайка, очевидно, намеревалась убедиться в своем предположении, а затем поспешить с доносом к Сомрис. Услышав легкий шелест отодвигаемой ветки она оглянулась, но было уже поздно. Руки Конана поймали ее шею в замок. Последовал сильный рывок и амазонка обмякла. Убедившись, что она была одна, киммериец оставил мертвое тело в кустах и поспешил вернуться к Опонте.
Они поспешно оделись и, оседлав коней, поскакали в глубь леса. Возлюбленная Конана сразу признала шпионившую за ними девушку.
— Это Армисса, одна из приближенных Сомрис. Царица захочет выяснить причину ее гибели.
— Это мы сейчас уладим! — бодро заявил Конан.
Подняв уже похолодевшее тело он сильно ударил им о ствол дерева, росшего у тропы. На следующем дереве Конан кинжалом вырезал четыре полосы, очень похожие на след когтистой кошачьей лапы. Затем он отвязал лошадь убитой кларины, нанес ей такую же отметину и криком погнал взбешенное от боли животное в лесную чащу.
— Теперь они подумают, что на лошадь этой Армиссы напал ягуар. Лошадь естественно испугалась и сбросила свою хозяйку, на пути которой на беду подвернулось дерево.
— Ты хитрее людоедов из Дарфара! — восхитилась Опонта.
— Этим штучкам я научился у пиктов, великолепных следопытов и самых отъявленных головорезов, которых знал мир.
Они скакали рядом по тропе, обвитой со всех сторон лианами, так что она была похожа на гигантский зеленый тоннель. Доверчиво положив мягкую ладонь на руку киммерийца Опонта сказала:
— Тебе все равно угрожает опасность. Даже если Сомрис и, особенно, Латалия поверят в то, что Армисса погибла случайно, смерть приблизится к тебе еще на один шаг. Ведь ты знаешь, что царица Сомрис носит в своем чреве ребенка.
— Еще бы! Ее раздуло словно от гнилой пищи! — в голосе Конана прозвучала нотка самодовольства.
— А кроме того, — серые глаза Опонты стрельнули в сторону любовника, — ты провел с ней восьмую ночь.
— Да, — не стал отпираться Конан. — Она пристала ко мне словно блудливая кошка. Не мог же я ей отказать!
— И не должен был. Я вовсе не собиралась обвинять тебя. Скоро Сомрис родит и тогда они с тобой расправятся.
— Чушь, — не очень уверенно протянул Конан. — Сомрис все же понимает, что имеет дело с королем. Я ведь не какой-нибудь раб из Кужа или Черных королевств.
— Для них ты не более чем раб. И твоя смерть еще более вожделенна оттого, что ты король. Они мечтают казнить именно короля и великого воина, чтобы доказать еще раз свое превосходство над мужчинами.
Объяснение показалось Конану весьма разумным, но он все же попытался его опровергнуть.
— Но амазонки должны понимать, что справиться со мной будет куда сложнее, чем с теми худосочными выродками, которые попадают к ним в плен.
— Тебя победят не силой, а колдовством или ядом. Кхар Уба сейчас в опале у Сомрис. Но как только возникнет необходимость расправиться с тобой, она немедленно вернет ему свою милость. А магия этого жреца очень могущественна. Они могут и поступить гораздо проще — подсыпать тебе в вино яд или расстрелять тебя отравленными стрелами.
— Но царица клятвенно обещала, что как только родится ребенок, она вернет меня в Аквилонию.
— И ты поверил? — усмехнулась Опонта. — Даже если бы она действительно этого хотела, во что я не верю, ей помешают Латалия и Горгия. Первая ненавидит тебя, потому что ты воплощаешь все лучшее, что есть в мужчине и она отчетливо чувствует твое превосходство, которое ты и не пытаешься скрыть. Амазонки не прощают этого. Горгия же требует принести тебя в жертву своему багровому богу.
— Что это еще за пожиратель королей? Я впервые слышу о нем.
— Я знаю об этом божестве немногим более твоего. Мне известно лишь, что он обладает огромной силой и может шутя ломать толстые деревья, а кроме того, что в его подчинении находится племя гигантских багровых обезьян, живущее в священной роще. Те, кому случалось находиться неподалеку от рощи Горгии, не раз слышали жуткие крики истязуемых жертв.
— Веселая история, — пробормотал Конан, внезапно вспоминая о гигантском следе, оставленном рядом с разорванным быком. Рука киммерийца невольно потянулась к висевшему за спиной луку. — Чем же я так приглянулся этой симпатичной сестричке?
— Думаю, тем же, чем и мне. Она наконец-то встретила мужчину себе под стать.
— Ну уж нет! Эта красотка совершенно не в моем вкусе. Я попрошу Сомрис передать ей, что всю жизнь предпочитал миниатюрных женщин. Заниматься любовью с монстром — это слишком!
— Не вздумай ничего говорить Сомрис! Она сразу поймет, что ты обо всем знаешь. Это лишь ускорит развязку. — Опонта чуть помедлила. — И третий, кто заинтересован в том, чтобы ты не вернулся в Аквилонию, это Кхар Уба. У колдуна свои планы на твой счет.
— Это усложняет дело, — признался Конан. — Я рассчитывал на его помощь.