— Они трусят! — в упоении твердил Мардоний, наблюдая за тем, как красный ливень стрел обрушивается на неподвижную фалангу. — Они трусят!
Верно он и вправду верил в это, но в душе уже пробуждался скользкий червячок сомнения. Трусы не стоят бесстрастно под смертельной остроконечной лавиной и не смыкают в безмолвии рядов, заполняя пробитые бреши. Нет, эллины не бездействовали, заполнив сердца робостью, они готовились к прыжку. Точно так собиралась в спираль бронзоволатная стена тогда в ущелье, чтобы через мгновение броситься вперед и смять уверовавших в свою победу врагов. Но Мардоний не боялся этого прыжка. В том сражении парсы не могли реализовать всю свою мощь: почти бездействовала конница, не имели возможности развернуться лучники, воеводы были не в состоянии воспользоваться численным перевесом своих воинов. Сегодня же Ахурамазда позволял парсам использовать все их преимущества. Едва лучники опустошат свои сагайдаки, как в атаку двинутся бессмертные. Тяжелая поступь их подкованных медью сапог сотрясет холм, а острые копья проделают бреши в фаланге. Затем в эти бреши ударят бактрийцы. У них не будет более необходимости осаживать горячащихся коней, и они разорвут шеренги эллинов в мелкие клочья. Алчущие крови парсы и массагеты сбросят врагов с холма. А в довершение им ударит в спину Артабаз с полками мидийцев, фригийцев и каласириев. И тогда Эллада падет к ногам Мардония. Вельможа поднял руку, готовясь отдать приказ начать атаку, но в это время фаланга шагнула вперед, сотрясая воздух звоном щитов.
Первой мыслью Мардония было двинуть своих воинов навстречу шеренгам гоплитов и попытаться, воспользовавшись тем, что, начав движение, спартиаты нарушили строй, разорвать фалангу на части. Однако после краткого раздумья парсийский вельможа отказался от подобного замысла. Враги были слишком свежи. Надлежало сначала измотать их, а уж потом наносить завершающий удар. Поэтому мидяне встретили эллинских гоплитов за стеною из ивовых щитов.
Прошло несколько томительных мгновений, в ходе которых лучники непрерывно пускали стрелы, и вот уже возле стены закипел кровавый бой. Эллины ломали щиты, пробивали их насквозь копьями, рубили мечами. Бессмертные поначалу отражали их натиск, затем, не устояв, чуть подались назад, но продолжали оказывать отчаянное сопротивление. Уступая спартиатам в выучке, они надеялись более на отвагу и яростный порыв. Волна за волной накатывались на стройные шеренги и, разбиваясь о них, отбегали прочь, чтобы через мгновение снова устремиться вперед. Парсы жаждали расплаты за Фермопилы и Саламин. Боги — свидетели, они сражались не хуже своих врагов. Они бились мечами и топорами, переламывали эллинские копья руками, бросались грудью на вражескую бронзу, рассчитывая ценой собственной жизни помочь друзьям прорвать монолитную стену. Но все было тщетно.
Выработанное многими годами тренировок воинское умение брало верх над отвагой и жертвенностью. Спартиаты истребляли врагов словно на тренировке, кладя себе под ноги ковер из окровавленных трупов. Лишь кое-где, особенно на левом фланге, парсам удалось навязать равный бой. Здесь бился Мардоний с отборной тысячей телохранителей, выучкой не уступавших спартиатам и значительно превосходящих стоящих против них периэков. Здесь фаланга изогнулась, образуя опасные трещины, в которые то и дело врывались размахивающие кривыми мечами парсийские всадники. Павсаний вовремя оценил грозящую фаланге опасность. Перестроив своих воинов, он бросил на помощь уставшим периэкам мору под командованием Аримнеста. Спартиаты рассекли строй мидийцев и обрушились на отряд Мардония с фланга.
Мидийский военачальник, равно как и половина его отряда, бился конно. Восседая на громадном белом нисейском жеребце, он обрушивал свой меч на головы эллинов с такой силой, что разрубал их до самых плеч, мешая мозг с осколками бронзы. Немало воинов полегло от руки парсийского богатыря, и редко кто из эллинов отважился уже подступиться к нему. Тогда это сделал сам Аримнест, муж бывалый и искушенный в битвах. Отбросив копье, которое, как посчитал спартиат, делало схватку неравной, он напал на парса с мечом в руке. Клинки скрестились, со звоном отпрыгнули в разные стороны и устремились друг к другу вновь. Удары Мардония были сильнее, ведь он наносил их сверху, зато спартиату было сподручно поразить противника в живот или в незащищенное броней бедро. Что и случилось. Уловив момент, Аримнест парировал щитом удар Мардония и тут же вонзил свой ксифос в левое бедро парса. Мардоний вскрикнул от боли и ярости, но даже не подумал о том, чтобы выйти из боя. Он обрушил на лакедемонянина несколько ударов, столь могучих, что окованный бронзой щит не выдержал и развалился надвое. Ошеломленный подобным натиском Аримнест попятился, споткнулся и упал. Мардоний направил своего коня на спартиата, полагая, что тот немедленно вскочит с земли и тогда парс добьет его ударом в голову. Однако судьба распорядилась иначе. Должно быть, боги здорово помогали Аримнесту в этот день, потому что падая он внезапно ощутил под рукой оброненное кем-то копье. Не мешкая ни мгновения спартиат выставил его навстречу всаднику. Великолепный скакун Мардония со всего маху напоролся на острие, и, взвившись на дыбы, рухнул, подминая под себя седока. Аримнест не замедлил воспользоваться этим. Не успел Мардоний подняться, как спартиат оказался рядом и поразил вельможу двумя ударами в голову. Однако парс был еще жив. Шатаясь, с лицом залитым кровью, он вернул лакедемонянину один удар, разрубив ему левую руку, и лишь потом упал навзничь, судорожно хватаясь за пронзивший его грудь меч. И последней мыслью Мардония было: «Почему не подходит Артабаз?!»
Так умер Мардоний. Едва среди воинов разнеслось известие о его смерти, как началась паника. Большая часть варваров прекратила бой и бросилась бежать. Сражались лишь телохранители Мардония, бессмертные, да массагеты. Но они не смогли сдержать натиск победоносной фаланги. Как только гоплиты смяли их, бегство стало всеобщим. Битва была проиграна, началась агония.
Афинянам в этот день пришлось также несладко. Если тринадцать тысяч спартиатов, периэков и тегейцев, возглавляемые Павсанием, приняли на себя удар основных сил варваров, то на долю восьмисот афинян во главе с Аристидом пришлись эллины, союзники мидян — беотийцы, малийцы, фессалийцы, а также фокидцы из числа переметнувшихся на сторону Ксеркса. Их было много больше, чем афинян, и дрались они упорно. Особенно отчаянно сражались фиванцы, понимавшие, что в случае поражения их ожидает жестокая расплата. Среди них был и беотарх Леонтиад, чье лицо обезображивало багровое клеймо раба. Великолепно вооруженные, прекрасно обученные, фиванские гоплиты теснили фалангу афинян до тех пор, пока не прижали ее к густым колючим зарослям дикого шиповника. И быть бы афинянам разбитым и плененным, да пришло в этот миг известие о гибели Мардония и о бегстве великого войска. Услышав об этом, фессалийцы, фокидцы и малийцы прекратили битву и устремились к струящемуся неподалеку Асопу, оставив фиванцев один на один с афинянами и подоспевшими к ним на помощь эгинцами. Силы врагов удвоились, и теперь на каждого фиванца приходилось по четыре неприятельских воина. Однако потомки Кадма бились подобно львам. Вот если бы такая же отвага кипела в их сердцах в славные дни Фермопил! Но тогда был не их день, их день наступил сегодня. Поражая наседающих врагов копьями и мечами, фиванцы пятились назад и один за другим падали на землю. Вот их осталось сто, пятьдесят, всего десять. И первым среди десяти бился Леонтиад. Окровавленный меч беотарха сразил очередного афинянина с изнеженным и порочным лицом. Тот рухнул, схватившись руками за разрубленный живот. Гоплит, бившийся рядом с погибшим, издал страшный крик и бросился на фиванца. Он ударил Леонтиада копьем в незащищенный щитом правый бок и, выпустив древко, зачем-то схватил беотарха руками. Леонтиад воспользовался этим и последним, уже конвульсивным движением поразил врага в горло. Они умерли мгновенно, сжимая друг друга в оцепенелых объятиях — Леонтиад, беотарх из Фив, и Лиофар, афинский горшечник.