Ксеркс не бездействовал. Он изо всех сил пытался остановить безудержную экспансию афинян и вернуть себе господство на море и суше. Напрягая ресурсы державы, парсам удалось собрать огромное войско и сильный флот. Однако афиняне под командованием Кимона наголову разгромили мидийскую армаду, уничтожив сначала флот, запертый в устье Эвримедонта, затем сухопутную армию, а в довершение и шедшую на помощь финикийскую эскадру. Это случилось всего три луны назад. После такой ужасной катастрофы от империи отпали последние ионийские города, до того сохранявшие верность.
Чувствуя ослабление центральной власти, подняла голову провинциальная знать. Происходили волнения в Арахозии и Согдиане, неспокойно было в Кемте, где мутили воду жрецы, недовольные введенными Парсой экстренными налогами. Бактрийцы и массагеты до сих пор не могли простить царю коварное убийство Масиста.
Империя трещала, содрогаясь от восстаний, войн и природных катаклизмов. Каждый день приходили безрадостные вести, а Ксеркс был не в силах предпринять что-либо для предотвращения надвигающейся катастрофы. Владыка огромной державы был обречен бессильно следить за тем, как обстоятельства и злая воля богов губят его царство. От него требовали чуда, но он не мог творить чудес. Чего можно ожидать от старого, неуклюжего, бесхарактерного человека, когда бессильны маги и самые лучшие полководцы. Оставалось лишь грозно хмурить брови и сопеть, узнавая о новых кознях врагов.
— Что опять натворили эти богомерзкие язычники? — прорычал Ксеркс.
— Они стоят у Крита и грабят проходящие мимо суда.
— Так пусть финикияне сами накажут их! Или они не в силах справиться с десятком морских разбойников?
Гаубарува состроил неопределенное выражение, означавшее нечто вроде — ну не знаю. Затем он куснул ноготь и вымолвил:
— Но повелитель знает, что их эскадры пущены на дно. А кроме того, если они нападут на этих эллинов, к Криту заявится весь афинский флот.
Ксеркс понуро кивнул. Это ему было известно. И все это было ужасно унизительно. Вот то ли дело раньше, когда под его левой рукой был громадный флот, а правая руководила гигантской, из сорока шести народностей собранной армией. И когда рядом были Артабан, Мардоний, Гиперанф, злоязыкий Заратустра, водивший дружбу с демонами. То были неспокойные, но великие времена. Теперь пришла позорная старость.
Сложив руки на объемистом животе, царь исподлобья взглянул на Гаубаруву. Тот уловил настроение повелителя и настороженно замолк. Ксеркс вздохнул.
— Ну что же ты? Читай дальше.
Прочие известия были еще безрадостней. В Гедросии приключился мор. Следовало ожидать, что зараза того и гляди доползет до Парсы. Милетяне вновь предприняли дерзкую вылазку в лидийские земли, сожгли несколько селений и захватили добычу. В Армению вторглись кочевники-скифы, для борьбы с которыми требовалось послать по крайней мере десятитысячный корпус, какого у Ксеркса не было. Зачитав все, что было написано на папирусе, хазарапат добавил еще одно известие на словах.
— Мои соглядатаи доносят, что при дворе великого царя поселилась измена.
— Что?! — Ксеркс даже привстал от неожиданности. — Заговор?!
— Ну, пока еще до этого дело не дошло, но многие близкие повелителю люди высказывают недовольство тем, как он управляет государством, и шепчутся о необходимости перемен.
Царь в волнении рванул висевшую на шее золотую цепь. От ярости шейные мускулы набухли, цепь врезалась в них, словно пытаясь удавить Ксеркса.
— Кто это?!
— Я не осмеливаюсь.
— Говори!
— Подобные слова слышали от начальника бессмертных.
— Гидарн?
— Точно так, великий царь.
— Кто еще?
— О том же говорят Артафрен и Мегабиз, а также… — Гаубарува изобразил легкое замешательство и, словно решившись, быстро проговорил:
— Сиятельная Аместрида.
Ксеркс зашипел, с усилием выталкивая из груди застрявший там воздух.
— Свинья! Грязная свинья! Я отрежу им языки!
— Будь осторожней, повелитель. Если ты обрушишь на них свой гнев, не предоставив доказательств вины, знать будет очень недовольна.
— А плевал я… — Ксеркс не договорил и умолк. — Ну ладно. Так дай мне эти доказательства.
— Я постараюсь.
— И побыстрее! А теперь призови ко мне моих сыновей и Гистаспа. А затем повели прийти Гидарну, Артафрену и Мегабизу. И еще пошли за этой жирной свиньей. Я хочу поговорить с ней перед тем, как увижу своих сыновей. Ступай!
Поклонившись до земли, Гаубарува вышел. Едва за ним прикрылась дверь, царь огляделся и принялся массировать левую грудь, успокаивая заколовшее сердце. В последнее время он нередко делал это, тщательно скрывая свою болезнь от посторонних глаз. Вот и сейчас Ксеркс полагал, что его никто не видит. Однако он ошибался. Сквозь тонкую щель в стене за повелителем Парсы наблюдали два человека. Они внимательно вглядывались в раскрасневшееся лицо царя, прислушивались к его сиплому дыханию. Диагноз был единодушен.
— Он не жилец, — сказал вельможа, чью шею украшала массивная золотая цепь с изумрудами, точная копия той, что была на Ксерксе.
— Но он нам еще пригодится, — ответил второй, кладя трехпалую руку на серебряный эфес меча.
— Да, он нам пригодится…
Ксеркс рассматривал свою жену и поражался. Как же он много лет назад мог влюбиться в эту женщину — толстую, с отвратительно-явственными усиками под угрястым носом и тяжелым запахом изо рта. Правда, в те времена Аместрида была стройной, лицо ее было свежо, словно весенняя трава, а талию можно было обхватить пальцами. Но минули годы, и теперь жена вызывала у царя лишь отвращение.
Вздохнув, Ксеркс принял грозный вид и сказал:
— Я призвал тебя к нам, чтобы выразить наше недовольство.
Аместрида округлила глаза.
— Чем я прогневила великого царя и любимого мужа?
Царь сурово взглянул на супругу.
— До нас дошли слухи, что ты высказываешь недовольство нашим правлением.
— Бессовестная клевета, великий царь! Всюду враги и завистники, готовые пойти на все, лишь бы погубить меня! — Изо рта Аместриды летели брызги, жирные груди колыхали легкую ткань. — Всюду враги, повелитель! Но я предана тебе! Я верна тебе! Верь мне!
Нет ничего хуже визжащей женщины. Зажав уши ладонями, Ксеркс тщетно пытался спасти себя от сверлящих мозг звуков.
— Замолчи!
Аместрида испуганно затихла. Ксеркс одарил супругу косым взглядом. Ее коварство было известно всем. В этом она была точной копией Артозостры, матери Ксеркса, некогда не погнушавшейся никакими средствами, чтобы возвести на престол своего сына, а теперь доживавшей свой век под присмотром людей хазарапата. Аместрида наверняка лгала. Был лишь один способ заставить ее признаться. Палачи-арии развязывали языки даже мертвым. Но истязать собственную жену! Царь не мог позволить себе подобного.
Потому Ксеркс решил сделать вид, что удовлетворен объяснениями Аместриды. А что, скажите, еще ему осталось делать?
— Я верю тебе, благочестивая наша супруга. Возвращайся к себе и вознеси пять очистительных молитв Ахурамазде.
Прикрыв лицо так, что осталась лишь узкая щелочка для глаз, Аместрида оставила царскую приемную. Однако царь пребывал в одиночестве недолго. Вскоре двери вновь отворились и вошли царевичи, а также царский брат Гистасп. Этот Гистасп был самым близким Ксерксу человеком. Царь любил его куда больше, чем сыновей — сильного и прямодушного Дария и хитрого, вечно ластящегося к отцу Артаксеркса. Даже подарки, которые он делал брату, были дороже подарков, предназначенных сыновьям или жене. Ксеркс заводил себе роскошного белого жеребца, точно такого же ставили в конюшню Гистаспа. В царский гарем поступали новые девушки, одна или две тут же препровождались в покои царского брата. Дворцовый ювелир, получая заказ, делал украшение в двух экземплярах, зная, что одно будет носить царь, а другое будет подарено Гистаспу.