— Здравствуй, дорогой брат, — промолвил царь, ласково взирая на Гистаспа. Тот склонил голову. — Здравствуйте, Дарий и Артаксеркс. — Сыновья отвесили земной поклон. — Садитесь.
Ксеркс указал холеной, унизанной перстнями рукой на три стоящих слева от трона кресла. Сыновья повиновались, Гистасп остался на ногах.
— Что-то случилось, повелитель? — с тревогой в голосе осведомился он.
— Пока нет. Мы желаем, чтобы вы были свидетелями нашего разговора с Гидарном и его подпевалами.
— А чем они провинились? — спросил Артаксеркс, юноша возрастом и недалеким умом.
Сурово взглянув на сына, царь не удостоил его ответа. Вместо этого он вновь обратился к Гистаспу.
— Садись, дорогой Гистасп. — Вельможа на этот раз послушался. — Как твое здоровье?
— Благодарю великого царя. Хвала Ахурамазде, я здоров, словно бык.
— Это радует нас.
— А как здоровье великого царя?
— Лучше я не чувствовал себя никогда.
Гистасп улыбнулся, выражая радость.
Раздался стук в дверь, одна из ее створок приотворилась и вошел Кобос. Как и царь, старший евнух здорово сдал за эти годы, однако по-прежнему заведовал гаремом, пользуясь доверием повелителя.
Ксеркс вопросительно взглянул на евнуха, тот отвесил поклон и провозгласил:
— Сиятельные Гидарн, Артафрен и Мегабиз ждут повеления великого царя.
— Прикажи им войти.
— Слушаюсь.
За долгие годы дворцовой службы Кобос великолепно научился разбираться в интонациях своего повелителя, потому опальные вельможи вошли в приемную залу не одни, а в сопровождении четырех евнухов, в чьих руках грозно блестели мечи. Довольный проницательностью Кобоса, царь усмехнулся.
— Оставьте нас и ждите по ту сторону двери, — велел он стражникам.
Поклонившись, евнухи один за другим выскользнули из залы. Вельможи быстро переглянулись, затем шагнули вперед и распростерлись ниц. Они лежали на холодном полу, ожидая повеления подняться. Ксеркс не спешил. Он вдоволь насладился унижением честолюбцев, и лишь затем промолвил:
— Встаньте.
Вельможи с трудом, не прибегая к помощи рук, поднялись. Руки они держали спрятанными в широких рукавах кандия, что должно было выражать покорность. Ксеркс полюбовался на грязные разводы, испятнавшие драгоценные одежды сановников, оправил рукой рыжую бороду.
— Говорите! — повелел он.
Вельможи вновь обменялись быстрыми взглядами.
— О чем, государь? — спросил Гидарн, самый дерзкий из троих, уже давно не скрывавший своего недовольства происходящим в Парсе.
— Вам лучше знать.
— Но, царь, мы право ничего не знаем! — протянул Мегабиз, переминаясь с ноги на ногу.
— Хорошо, мы подскажем вам. Нам донесли, что вы выражаете недовольство нашими повелениями и составляете заговор против нас.
— Заговор?! — в один голос воскликнули Артафрен и Мегабиз.
— Нет, великий государь! — добавляя, закричал Артафрен.
— Нас оклеветали! — вторил Мегабиз.
— Докажите.
Артафрен и Мегабиз замялись. Лишь Гидарн был спокоен.
— Если великий царь позволит…
— Великий царь желает этого!
Гидарн поклонился.
— Повелителю известно, что у каждого вельможи есть враги и злопыхатели. Особенно, если этот вельможа занимает видный пост. А значит, их много и у нас. Главное орудие недоброжелателя — клевета. Как расчистить путь к заветной должности? Оболгать, извратить услышанное, переиначить смысл поступка, слова, жеста.
— Все это так, — перебил Гидарна царь. — Я не хуже тебя разбираюсь в дворцовых интригах. Но не будешь же ты утверждать, что Гаубарува, который сообщил мне о ваших речах, метит на твой пост!
— О, конечно, нет! Гаубарува очень почтенный и уважаемый мною вельможа. Но ведь он не слышал этих, якобы имевших место, разговоров лично, а передает их со слов других. А кто мешает поручиться, что эти другие не лелеют мечты занять пост начальника гвардии или, скажем, посольской канцелярии? — Ксеркс задумался и немного погодя кивнул головой, соглашаясь с подобным предположением. Гидарн с воодушевлением продолжил: — Я, как и эти достойные вельможи, верный слуга великого царя, готовый пожертвовать ради него собственной жизнью. Царь может не верить словам, но пусть прислушается к доводам, доступным пониманию его великого ума. Чем же может не устраивать бедных вельмож владыка Парсы, денно и нощно пекущийся о ее благополучии? Как мы можем говорить дурное об отце, заботящемся о своих несмышленых детях! Кого мы можем прочить на царский престол? Твоих великих сыновей? Они достойны его, но им недостает пока опыта, который они усердно черпают из общения со своим мудрым родителем. Быть может, владыка считает нас безумцами, решившими овладеть царским троном? Только не мы, государь! Нам памятны ужасные времена Гауматы [248], рассказы о которых мы слышали от наших отцов и дедов. Или, быть может, кто-то считает, что мы желаем предать державу в руки подлых эллинов?! Скажи кто, царь, и я сам вырву у него глотку! Что может быть ужасней подобной клеветы! Мы хотим предаться эллинам! Я, Гидарн, на чьем теле пять шрамов от эллинского оружия, Артафрен, чей отец едва не сложил голову под Афинами, или доблестный Мегабиз, много раз водивший своих воинов в атаку на врагов! Да разве мы не делали все возможное, чтобы умереть во славу царя и великой Парсы! И нет в том нашей вины, что судьба не пожелала принять этой жертвы. Мы верны тебе, великий царь. Клянусь, мои уста не исторгли ни единого бранного слова… — Гидарн бросил взгляд на стоящего рядом Мегабиза, тот поспешно подхватил:
— И я клянусь тоже!
— Я верен тебе, царь! — закричал Артафрен, и одинокая мужественная слеза картинно скользнула по дрогнувшей щеке вельможи.
— Мы преданы тебе, великий Ксеркс. И я клянусь в этом памятью наших отцов. И пусть божья кара обрушится на головы клеветников, возжелавших нашей крови. И пусть Ахурамазда рассудит мои слова и покарает меня самой лютой смертью, если найдет в них хоть каплю лжи.
Гидарн завершил свою пылкую речь и низко поклонился. Ксеркс задумчиво дергал пальцами бороду. Слова начальника гвардии поколебали его уверенность, и царь уже начинал раскаиваться, что затеял это разбирательство. И впрямь, какое он имел право подозревать своих самых преданных слуг, не единожды рисковавших ради него жизнями!
— Нам понравились твои слова, Гидарн. — Ища поддержки, царь посмотрел на брата. Тот кивнул.
— Да! Да…
— Я был не прав, поторопившись поверить наветам клеветников. Теперь я вижу, что вы, как и прежде, верны мне.
Встав с трона, Ксеркс направился к вельможам. Те хотели было пасть на колени, но царь не допустил этого. Он протянул руку, трое по очереди прикоснулись к ней губами. Затем Ксеркс не без труда стащил с пухлых пальцев три кольца и одарил каждого из сановников.
— Это тебе, мой верный Гидарн.
Гидарн поклонился, принимая перстень с огромным рубином.
— Это тебе.
Артафрену досталось кольцо с бирюзой.
— А это сыну великого Зопира.
Мегабиз получил огромную, величиной с голубиное яйцо, шпинель.
— А теперь ступайте, друзья мои. Будьте и впредь столь же верны своему повелителю и наши милости не оставят вас.
Царь проводил вельмож почти до самой двери, вернулся, уселся на трон, вытер рукой выступившие слезы и обратился к сыновьям:
— Дай бог, дети мои, и вам столь преданных слуг!
— И ты веришь тому, что они тебе наговорили?! — резко выкрикнул Дарий.
— Конечно. Разве можно лгать, глядя в глаза своему повелителю!
248
Гаумата (иначе Смердис) — маг, захвативший персидский престол после смерти царя Камбиза; в результате заговора был убит семью вельможами, в числе которых был будущий царь Дарий I.