— Я бы воспользовался мечом.
— Неужели Дарий?
— Вполне может быть. У него есть вполне естественная причина ускорить уход отца в заоблачные выси Гародманы. Кроме того, здесь может быть замешана его жена, ненавидящая Ксеркса [249]. Фраорта вполне могла действовать руками мужа.
Артаксеркс лениво рассмеялся.
— Вот об этом я как-то не подумал. Тогда вариант с Дарием становится предпочтительным.
— Зато, могу поклясться, об этом сразу подумал Ксеркс.
— Наверно, ты прав. Но кто бы это ни был, он спутал наши планы. Ведь так?
— Да. Теперь нам придется поторопиться.
— Когда?
— Будет день, будет ночь, — уклоняясь от прямого ответа, сказал Гидарн.
— Кто?
— Ваше величество хочет слишком много знать.
Губы царевича стали тонки, словно змеиное жало.
— Хорошо. Но предупреждаю: не знаю, сколько вас будет, но хочу лишь одного — не допустите промашки!
— Меня так же, как и ваше величество, это заботит более всего. Мне вовсе не хочется, чтобы жители Сард увидели мою голову на колу перед дворцовыми воротами.
Артаксеркс негромко хмыкнул.
— А занятное, должно быть, было бы зрелище!
Увидев, что лицо Гидарна напряглось, юноша поспешно добавил:
— Шучу. Кто-нибудь из твоих людей знает о моей причастности к этому делу?
— Никто, ваше величество. Они полагают, что царевич Артаксеркс — игрушка в руках коварного Гидарна.
— Пусть полагают.
— Пусть, — согласился начальник бессмертных.
Царевич погладил ладонью поросший пушком подбородок и с внезапной злобой процедил:
— Я хочу, чтобы это произошло сегодня же!
— Как будет угодно вашему величеству. Мы готовы.
— Но перед этим вы должны избавиться от моего брата. Это возможно?
— Нет ничего невозможного, — протянул Гидарн. — Но это очень трудно. Царя охраняют евнухи и бессмертные Дитрава. Их немного и, если напасть внезапно, мы разделаемся с ними. Но узкий, перегороженный решеткой вход в Желтую башню сторожат двадцать отборных воинов. Они расступятся лишь перед царем или тем, кто предъявит серебряный ключ. А ключ этот — в руках Дитрава. Выходит, прежде, чем расправиться с царевичем, нужно убить Дитрава. А подобраться к начальнику первой тысячи весьма непросто!
— Делай что хочешь, но Дарий должен быть мертв!
Гидарн хотел что-то прибавить, но в этот миг в Алую залу вбежал преданный слуга Артаксеркса.
— Сиятельная Аместрида! — запинаясь, выдавил он.
Гидарн поспешно вскочил на ноги. В его планы совершенно не входила встреча с матерью царевича, коварной интриганкой, способной ради мимолетной прихоти донести обо всем увиденном Ксерксу.
— Спокойно! — велел Артаксеркс, не теряя хладнокровия. — Быстрей сюда!
Начальник бессмертных бегом последовал за царевичем, устремившимся к огромному, во всю стену гобелену с изображением леопардовой охоты. За яркой тканью скрывалась потайная дверь, о существовании которой Гидарн не подозревал. Отворив ее, Артаксеркс скороговоркой пробормотал:
— Этот лаз выведет тебя в коридор за моими покоями. Поспеши, я не хочу, чтобы старая тварь о чем-нибудь пронюхала!
Гидарн хотел этого еще менее. Кивнув, он поспешно юркнул в лаз, гобелен тут же опустился на прежнее место.
Однако вопреки приказу царевича вельможа не поспешил прочь. Судьба предоставила ему возможность подслушать, о чем будут разговаривать мать с сыном. Как истинный царедворец Гидарн не мог отказаться от подобного соблазна. Устроившись поудобней на холодном полу, вельможа затаил дыхание.
Сначала было тихо, но вскоре послышались тяжелые шаги и голос царевича.
— А, мама! Не ожидал увидеть тебя.
— Ты один? — басом осведомилась Аместрида, и Гидарн представил как выпуклые глаза царицы обегают комнату, придирчиво ощупывая каждый угол.
— Конечно, один. Что привело тебя ко мне?
Аместрида ответила не сразу. Жалобно скрипнул дифр. Гидарн понял, что царица присела рядом с сыном. Потом она зашептала, точнее зашипела. Ее слова были наполнены такой лютой злобой, что вельможа невольно вздрогнул.
— Сколько ты еще намерен терпеть этого старого жирного ублюдка?
— Но мама…
— Молчи! Неужели тебе не надоело кланяться ему! Неужели ты не хочешь занять золотой трон и надеть на себя царский кидар в присутствии шести тысяч коленопреклоненных сановников в ападане!
— Мама, о чем ты говоришь!
— Мой мальчик, ты полагаешь, что можешь обмануть меня, выдавая себя за неразумного юнца? Обмануть — да, но не меня. Я-то знаю, кто ты есть на самом деле. Ведь ты мой сын, моя кровь, твое сердце полно ненависти и коварства. Как ловко ты плеснул в чашу толстяка яд!
— Но…
— Молчи! Не говори ни слова! Твоя мама поможет тебе овладеть троном. А за это ты всегда будешь любить ее…
— Мама!
— Молчи!
Послышалось мокрое хлюпанье, затем шуршание одежды и скрип дифра. Гидарн с гадливым чувством прислушивался к этим звукам, ощущая как горячеют щеки, а в голове начинают стучать крохотные гулкие молоточки. Аместрида издала сладострастный стон. Этот звук вывел начальника бессмертных из оцепенения. Прижимая к себе меч, чтобы тот не звякнул, и цепляясь плечами за нависающий свод, Гидарн пополз прочь от Алой залы. Подслушанный разговор мог дорого обойтись ему, ведь если Артаксеркс или Аместрида узнают, что он был свидетелем происшедшего между сыном и матерью, то уж тогда голове Гидарна наверняка красоваться на медном шесте у входа во дворец. Обдирая колени, вельможа полз на четвереньках по узкому лазу, а в голове его звучали восторженные стоны царицы. Так он добрался до конца потайного хода, откинул деревянную панель, скрывавшую этот ход снаружи, и осторожно высунул голову, желая убедиться, нет ли кого поблизости. В этот миг две пары сильных рук подхватили парса под локти и вытянули на свет.
— Еще раз приветствую тебя, сиятельный Гидарн! — Голос Гистаспа был притворно-насмешлив. — Что это ты ползаешь, словно степной гад, вместо того, чтобы ходить как подобает человеку.
Начальник бессмертных угрюмо молчал, сознавая, что попался будто несмышленый мальчишка. Теперь он был полностью в руках царского брата, за спиной которого стояли шестеро косматых телохранителей-скифов. Можно было, конечно, попытаться выхватить меч и умереть в бою, а не на плахе. Можно было…
Брат царя потешался, глядя на растерявшегося вельможу.
— Что-то ты сегодня не столь разговорчив, как обычно. И плащ твой помят и изодран. И уже не вспоминаешь о славных предках, и не клянешься в верности повелителю.
Гистасп обернулся к своим скифам и приказал:
— Оставьте нас. Ступайте к моим покоям.
Проводив длинноволосых богатырей недоуменным взглядом, Гидарн воззрился на царского брата. Тот усмехнулся и, взяв вельможу за локоть, увлек его в сторону, противоположную той, куда ушли телохранители. В голосе Гистаспа звучала доверительность.
— Страшные времена настали, Гидарн. Приходится даже в своем доме ходить в окружении вооруженных слуг. — И без всякого перехода. — Как поживает любимый богами Артаксеркс? — Гидарн не нашелся с ответом. Царский брат насмешливо хрюкнул. — А как дела у сиятельной Аместриды?
Начальник бессмертных безмолвствовал, лихорадочно размышляя, как следует себя вести. Гистасп, напротив, извергал потоки слов.
— Да, о нравы! Что сказал бы мудрый Заратустра, увидев все это! Мы катимся в пропасть. Куда подевалась былая простота! Где она, женская стыдливость и целомудренность! Суки совращают собственных щенков! Что ждет державу!
— Чего ты хочешь от меня? — наконец спросил Гидарн, бросая косой взгляд на говорливого сановника.
— Наконец-то ты соизволил собрать разбежавшиеся мысли! Хорошо, поговорим начистоту. Ты красиво говорил сегодня, Гидарн, но я не царь и я не поверил ни одному твоему слову.
— Почему ты тогда молчал?
— А что я должен был сказать? Что старый верблюд не вынесет перехода через Говорящую пустыню? Думаю, ты и сам давно понял это, как и то, что старому верблюду лучше оставаться в неведении относительно того, что думают окружающие его.