Попавшие в тенета Востока, втянутая в бесконечные распри диадохов Эллада потеряла значение центральной державы Запада, уступив это место Риму.
Мир никогда не знал и вряд ли узнает державу, где национальная идея была бы выражена столь сильно как в Риме.
При этом парадоксально, но факт — нации, как таковой фактически не существовало. Согласно легенде, не слишком достоверной, был небольшой отряд переселенцев из разрушенной эллинами Трои, впитавший в себя сразу три этнических элемента — латинян, сабинян и этрусков.
На этой основе возник город полисного типа. Но в отличие от эллинских полисов экспансионистская политика римлян не ограничивалась выведением колоний, которые в перспективе должны были стать независимыми от метрополии. Рим начал широкую экспансию внутри Италии, присоединяя захваченные италийские земли на правах полузависимых союзников. Двухсотлетние непрерывные войны позволили и римлянам овладеть почти всей Италией, а кроме того, создать лучшую за всю древнюю историю армию, спаянную не полисным, а национальным сознанием.
Именно такая армия с ее четкой организацией, огромными людскими резервами, сильным, политически устойчивым тылом, способна была завоевать мир. И римляне завоевали его, распространив влияние Запада от Испании до Персидского залива, и от Британии до истоков Нила.
Но вобрав в себя чудовищный конгломерат разноязыких народов, римляне потеряли то, что сплачивало их — национальное чувство. Римское гражданство получили сначала италики, а затем и прочие народы. Римляне утратили столь хранимые прежде традиции предков и держава рассыпалась. Не уподобляясь карточному домику, разваливающемуся на многочисленные народы и народности, а рухнула под натиском варваров, прогнив от восточной роскоши.
Дикие сердцем варвары пришли от восхода солнца. Но они не были детьми Востока, ибо их породили степи, лежащие вне пределов Ойкумены [31]. Они пришли под знаменами своих вождей, чьи умы не были отягчены сильной верой, но чьи сердца были наполнены стальной страстью наживы, пожаров и крови.
Варвары должны были дать новую подпитку западной идее, но в ход истории вмешалась сила куда более грозная, чем Восток, хотя она и была порождена Востоком. Имя этой силе — христианство.
Эпитома первая. Камень Прометея
Аргонавты уверяли, что стоны неслись именно с этой вершины. Они не могли ошибиться. Хотя могли солгать. Однако разузнать поточнее было не у кого. Хребты Кавказа дики и безлюдны. И безжизненны. Лишь изредка пробежит мохнатый паук или зеленобрюхая ящерка, а однажды мелькнул серый обруч рогатой гадюки, тут же исчезнувший под завалом из огромных каменных глыб.
Напрягая могучие мышцы, Геракл карабкался вверх по крутому склону. Там, где это было необходимо, он помогал себе массивной дубиной, вырезанной из дубового ствола и обитой бронзовыми конусообразными шишками. Никто из смертных мужей не мог поднять это чудовищное оружие. Геракл орудовал им с непостижимой легкостью. Впрочем, в бою он обычно рассчитывал не на дубину, а на длинный меч, болтавшийся у левого бедра, или на лук, подаренный Аполлоном. Дубина была своего рода символом, неизменным атрибутом всех статуй и настенных изображений героя, так же, как и шкура немейского льва, заменявшая сразу и панцирь, и плащ.
Геракл раскрутил дубину над головой и прыгнул вперед. Инерция массивного оружия помогла ему перебросить тело через очередную расселину. Спружинив ногами о влажную глину, он приземлился рядом с тихо журчащей струйкой родника. От воды, как и от скал, веяло холодом. Меж тем, солнце палило немилосердно. Герой приставил дубину к камню и опустился на колени. Он напился воды, после чего окунул курчавую голову в источник. Ледяной обруч перехватил дыхание и Геракл поспешно освободился из его тисков. Усталость как рукой сняло, герой почувствовал себя отдохнувшим и бодрым. Набрав воды в небольшой бурдючок из козлиной кожи, он продолжил свое восхождение наверх.
Теперь уже оставалось немного. Скоро он достигнет подножия самого высокого пика, к каменной груди которого прикован великий бунтарь, осмелившийся восстать против воли Крониона. Любой бунт сам по себе абсурден, особенно если он обречен на провал. К чему ломать вековые устои, целесообразность которых доказало время? Если мускулы ломит от переизбытка сил, то сражайся с лернейской гидрой или отправляйся в поход на амазонок.
Стоп! Геракл застыл на месте. Два родника, исчезающие в буковой роще, а меж ними ровная, будто отшлифованная скала. Судя по описаниям орла, именно сюда он прилетает каждый день, чтобы клевать печень бунтаря. Геракл окинул взором уходящую в облака скалу и озадаченно потер лоб. Никаких свидетельств того, что где-то здесь прикован человек. Ни зловеще гремящих цепей, ни вбитых в гранит бронзовых клиньев. Может быть, Ата вновь набросила на его глаза пелену безумия и он сбился с пути?
— Ты пришел, куда следовало, Геракл.
Герой медленно повернул голову. Перед ним стоял высокий, могучего телосложения человек. Крупная, красиво посаженная голова свидетельствовала о благородстве, глаза были бездонны и мудры. Так как за мгновение до этого на поляне никого не было, следовало предположить, что человек вышел из рощи.
— Я ведь не ошибся? Ты Геракл?
Не дожидаясь ответа, человек добавил:
— Моя мойра [32]предсказала мне, что ты явишься именно сегодня перед закатом солнца. Я как раз приготовил сытный ужин.
Человек замолчал, ожидая, какова будет реакция героя. Тот какое-то время пребывал в замешательстве, затем спросил:
— А ты кто такой?
— Я? — переспросил человек. — Прометей.
Геракл в замешательстве открыл рот.
— Но… Но ведь я должен освободить тебя.
— Правильно. Вот сейчас отужинаешь, а потом освободишь. Иди за мной. Не бойся.
Не бойся! Геракл хмыкнул и горделиво расправил плечи. Бояться? Ему? Совладавшему с самим Танатосом!
— Ступай вперед! — велел герой и, на всякий случай, проверил, легко ли выходит из ножен меч.
Идти пришлось совсем недолго. Вскоре Геракл с изумлением взирал на небольшой аккуратный домик, сооруженный из дикого камня и буковых бревен. По виду он напоминал жилище вполне обеспеченного земледельца, но никак не обиталище мученика.
— Ты живешь здесь?
— Да. А почему бы и нет?
Геракл незаметно улыбнулся в бороду. Он все понял. Темный призрак, посланный Герой [33], морочит ему голову, а настоящий Прометей, прикованный к скале, мучается неподалеку.
— Ну хорошо, — изобразив широкую улыбку, сказал герой. — А где же еда?
— Сейчас принесу. Трапезничать будем прямо здесь на поляне. Ночи в этих краях удивительно мягки, а небо восхитительно глубоко.
Непостижимо! Геракл лишь сейчас обратил внимание на то, что его обнаженные руки и ноги перестали мерзнуть, словно и впрямь потеплело.
Прометей тем временем сходил в дом и вернулся с корзиной, полной разной снеди. Здесь были и мягкий пшеничный хлеб, и свежий сыр, и зелень, и виноград, и бархатистые персики.
— Мясо я жарил на духовитых миртовых ветках, — сообщил титан.
Довершала это великолепие амфора, наполненная душистым вином.
32
В ранней греческой мифологии судьба, получаемая человеком при рождении; позднее мойрами называли трех богинь, определяющих людскую судьбу: Лахесис («дающая жребий»), Клото («прядущая»), Атропос («неотвратимая»).