— Не нужно. — Еврит сделал протестующий жест ладонью. — Мы привыкли к железу.
— Возьми, — настаивал Эмпедокл. — Купишь себе новую одежду. Твоя вся забрызгана кровью.
Спартиат осмотрел себя. Действительно, вид у него был как у мясника на бойне. Впрочем, Эмпедокл выглядел не лучше, вот только кровь была менее заметна на пурпурной ткани.
— Ну хорошо. — Еврит взял одну монету. Философ усмехнулся.
— Странные вы все-таки люди, спартиаты. Хотя я начинаю понимать, почему Воин полюбил вас.
— Воин?
— Так я называю царя Леонида, — пояснил Эмпедокл.
— А как он зовет тебя?
— Жрец.
Мудрец похлопал ученика по щекам. Однако тот не собирался приходить в себя. Тогда Эмпедокл оставил его на время в покое и взял со стола кратер с вином. Сделав несколько больших глотков, он плотоядно облизал губы и протянул сосуд спартиату. Тот отрицательно покачал головой.
— Я не пью чистое вино.
— Напрасно. Вода разжижает кровь, а вино делает ее более горячей, хотя… — философ не говорил. Поставив кратер на место, он вновь похлопал Павсания по щекам. Тот слегка дернулся, но глаз не открыл. — Похвальное упорство, достойное лучшего применения. Ему надлежало быть столь же упорным во время схватки! — прокомментировал Эмпедокл поведение ученика. Затем он с одобрением взглянул на спартиата. — Ты славно дрался.
— Но хуже, чем ты. — Еврит вспомнил, как пренебрежительно отозвался о мудреце в разговоре с Павсанием и ему стало стыдно.
— Просто я намного опытнее. С годами ты превзойдешь меня. Единственный, кого ты никогда не сможешь превзойти, это Воин.
— Я знаю.
— В благодарность за твою помощь я хочу сделать тебе подарок. Ты можешь выбрать себе любой клинок, который тебе нравится. — Еврит тут же посмотрел на чудо-меч, положенный философом рядом с Павсанием. Заметив этот взгляд, Эмпедокл поспешно добавил:
— Кроме этого. Это мой меч.
— Тогда я возьму акинак. Он хорошо сбалансирован.
— Замечание опытного воина! — с уважением произнес Эмпедокл и заорал:
— Ну когда же этот несносный Павсаний очнется!
Крик возымел воздействие. Ученик открыл глаза, но увидев пятна крови, щедро покрывавшие одежду спартиата, мудреца и свою собственную, поспешно закрыл их. Эмпедокл бесцеремонно толкнул его в бок.
— Вставай! Все кончено. Или, быть может, ты хочешь, чтобы тебя бросили в яму вместе с этими мертвецами?
Подобная перспектива пришлась не по душе Павсанию, и он поспешно поднялся. Впрочем толку от него все равно было мало. Едва увидев трупы, обезглавленные чудо-мечом, акрагантянин тут же закрыл глаза вновь. В итоге всю грязную работу пришлось делать Евриту и Эмпедоклу.
В укромном уголке леса была вырыта большая яма, ставшая последним пристанищем наемников и их чернобородого предводителя. Как только могила была засыпана землей, Еврит собрался уходить. Ему надо было успеть присоединиться к прочим спартиатам до того, как они отправятся в дворец Ферона. Перед тем как проститься, Эмпедокл передал ему письмо, а также новенький пурпурный хитон и роскошный, шитый золотыми нитками плащ.
— Немного не по росту, зато без следов крови. — Не слушая возражений, мудрец заставил спартиата переодеться, добавив:
— Вернешь, когда купишь себе новую одежду.
— Как же я верну? — спросил Еврит. — Ведь сразу после аудиенции у тирана мы возвратимся в Сиракузы.
— Попросишь любого горожанина передать хитон и плащ философу Эмпедоклу. Не сомневайся, все будет исполнено в точности. Чернь меня обожает.
Вместе с Павсанием он проводил Еврита до самых ворот. Когда они шли через лес, Эмпедокл нагнулся и указал рукой на едва приметную проволочку, в несколько рядов лежавшую на тропинке.
— Дз-зинь! — сказал он, подражая звону колокольчика, предупредившего о появлении незваных гостей. Не говоря ни слова, Еврит укоризненно покачал головой. Догадавшись, о чем тот подумал, философ усмехнулся. — Игра. Ведь жизнь ничто. Умирая, человек вновь воскресает в другом обличье и его муки продолжаются. И так тысячу поколений, пока душа не очистится и не будет допущена в царство светлых духом. Похоже на бред? — спросил он и сам ответил на свой вопрос:
— Так и есть. Но люди верят, потому что хотят жить. И умирать без страха. Как прекрасно умирать, зная, что через мгновение возродишься вновь.
У ворот они распрощались. Евриту предстояло быть участником переговоров с акрагантским тираном Фероном; переговоров, увы, неудачных. Эмпедоклу было назначено на этот день вызывать дождь. Стояла жара и нивы нуждались в поливе. Павсанию надлежало замывать кровавые пятна, покрывавшие пол и стены трапезной, и при этом размышлять о смысле жизни. Их пути разошлись. Быть может надолго, а скорей навсегда. Пока же они еще могли видеть друг друга.
Философ и его ученик смотрели вслед уходящему воину до тех пор, пока он не скрылся за изгибом улицы. Здесь Еврит обернулся и увидел две неподвижные фигуры, одна из которых, облаченная в пурпур, была словно с ног до головы покрыта запекшейся кровью, вторая была бела, подобно коже невинной девушки. Алое на белом… Кровь так эффектно и пугающе смотрится на снегу. Спартиат помахал рукой.
Он был благодарен Судьбе, сведшей его с этими людьми.
Странными людьми, интересными людьми, загадочными людьми; людьми, в чьей душе мудрость уживалась с жестокостью.
Он был благодарен Судьбе, даровавшей ему возможность жить именно в это время.
Странное время, интересное время, загадочное время; время, напоенное кровавыми ветрами и приходящим из неведомых глубин огнем познания.
Время, равное тысяче поколений.
Время жить.
Время…
Фаларид [121]. Что означают слова, сказанные тобою, Эмпедокл, о готовности произнести похвальное слово тирании? Значит ли это, что ты наконец признал тиранию как единственно правильную форму правления?
Эмпедокл. Ни в коем случае. Тирания есть зло, избежать которое было бы благом для любого народа.
Фаларид. По-твоему, зло заключается в тирании или любой единоличной власти?
Эмпедокл. Любая власть безнравственна.
Фаларид. Из сказанного тобой я могу сделать вывод, что ты отрицаешь абсолютно любую власть.
Эмпедокл. В определенной мере — да. Любая власть несовершенна, ибо устанавливается человеком, который далек от совершенства.
Фаларид. А если власть установлена богом или богами? Подобная власть должна быть идеальной.
Эмпедокл. На это я имею три контраргумента. Первый — боги не должны вмешиваться в дела людей. По крайней мере благоразумные боги. Второй — полагаю, ты согласишься со мной, отношения между самими богами далеки от идеальных. Тиран Зевс не может удержать в полной покорности своих рабов.
Фаларид. Власть Зевса наследственна и происходит из глубокой древности, потому я назвал бы Зевса базилевсом [122].
Эмпедокл. Считать базилевсом того, кто сверг собственного отца. О какой легитимности здесь может идти речь? Низвергать царственных отцов — удел тиранов!
Фаларид. Ты заблуждаешься.
Эмпедокл. Вовсе нет. И третий — чтобы раз и навсегда покончить с этим спором по поводу развратников и лгунов с Олимпа, признаюсь, что склонен присоединиться к мнению Протагора [123], сказавшего: «О богах я не могу утверждать ни что они существуют, ни что их нет».
Фаларид. Выходит, ты считаешь, что боги не существуют на самом деле.
Эмпедокл. Вовсе нет. Но я считаю, что они выглядят иначе, чем полагает традиция. Я имел смелость как-то заметить по этому поводу:
121
Фаларид (Фаларис) — тиран Акраганта, правивший в 6 в. до н. э. Проводил активную экспансионистскую политику. «Прославился» тем, что сжигал своих политических противников в медном быке. Несмотря на жестокость, деятельность Фаларида высоко оценивалась его современниками, в том числе и Пифагором.
123
Протагор (480–410 до н. э.) — виднейший философ-софист, оказавший влияние на Перикла, Еврипида и Демокрита; за скептическое отношение к богам был изгнан из Афин.