— Еще бы, — как-то невесело усмехнулась девушка. — Ведь эта соперница может украсть у царицы ночь любви, как это сделала я.
Конан рассмеялся.
— Ты шутишь? По-твоему, от меня убудет? Я хотя и не слишком молод, но вполне в состоянии утолить страсть сразу нескольких любовниц.
— Ты не понял меня, — сказала Опонта, качая головой. — Нам запрещено об этом говорить, но я не собираюсь скрывать тайну от тебя. Каждому мужчине, которому дозволено совокупляться с амазонками, даровано лишь десять любовных ночей. По истечении этого срока его ожидает мучительная смерть.
— Вот тебе раз! — озадаченно воскликнул Конан. Не обращая внимания на эту реплику, Опонта продолжала:
— Его оскопляют, затем обливают кипятком, а в довершение всего вырезают со спины восемь ремней толщиной в два пальца.
Опонта рассказывала об этом совершенно спокойно, даже как-то отрешенно. По спине киммерийца побежали мурашки.
— Но почему вы так поступаете?
— Считается, что если оставить любовника в живых, амазонка может попасть в зависимость от него. Ее сердце наполнится привязанностью и нежностью, ее воинственный дух ослабнет. И тогда мужчины захватят власть в Амазоне. Чтобы этого не произошло, еще в старину было введено правило, согласно которому мужчина не может жить дольше десяти любовных ночей, проведенных с амазонкой. За неукоснительным использованием этого Правила следят специальные надсмотрщицы во главе с клариной Латалией, самой жестокой из всех приближенных Сомрис. Проведя ночь с мужчиной, каждая амазонка должна явиться к Латалии и назвать ей имя своего любовника. Латалия ставит против его имени крестик. Когда число крестиков достигнет десяти, она докладывает об этом царице Сомрис. На следующий день мужчину предают смерти.
Возмущение, поначалу вспыхнувшее было у Конана, к этому времени улеглось и он спокойно заметил:
— Я не ожидал от амазонок ничего другого. Но неужели можно способствовать смерти человека, которого хоть сколько-нибудь любишь? Может быть и ты сразу по возвращению во дворец побежишь к этой Латалии или промолчишь лишь потому, что боишься гнева Сомрис?
Какое-то время Опонта молчала. Она проводила взглядом пронзающего воздушные потоки грифа и лишь затем сказала, так и не ответив на вопрос киммерийца:
— Мы ненавидим мужчин. Ведь они приносят лишь боль.
— Странно, — удивленно заметил Конан. — Я всю жизнь убеждался в обратном. Даже те женщины, которые меня прежде ненавидели, после проведенной совместно ночи начинали относиться ко мне весьма нежно.
Серые глаза Опонты стали грустны и задумчивы. Она осторожно коснулась пальцами левой неразвитой груди.
— Мужчины приносят нам боль с самого рождения. Когда девочке-амазонке исполняется три года ее начинают готовить к взрослой жизни. Ее учат скакать на лошади, метко стрелять из лука, обращаться с мечом, стойко переносить боль и тягости. И еще ее учат ненавидеть мужчин. Я помню как каждый день в детский блок, где я жила, приходили толстые противные деры. Они били нас, щипали, оставляя синяки на детском теле, таскали за волосы. Каждые десять дней экзекутор порол нас кнутом до крови. В возрасте пяти лет мне пришлось впервые столкнуться с Кхар Убой. Он принес с собой жаровню и зловещего вида приспособления. «Какая хорошенькая девочка!» — сказал он, похлопав меня по попке. Но я знала зачем он пришел и плакала от страха. Жрец раскалили на огне толстый с расплющенным наконечником прут, подобный тем, которыми клеймят скот, и прижал его к моей левой груди. Я закричала и потеряла сознание. Когда же я очнулась то обнаружила, что кожа на этом месте совершенно обуглилась. Грудь потом долго болела и перестала расти. Я знала, что это нужно для того, чтобы лучше стрелять из лука. Но несмотря на это я еще сильнее возненавидела мужчин. Ведь боль, причиненная мне одним из них, была очень сильной.
Самое страшное случилось, когда мне исполнилось четырнадцать. Это пора взросления, когда девочка переходит в разряд младших воинов. В этот день Кхар Уба совершает обряд принесения в жертву детства. Это было столь больно и унизительно, что я не хочу рассказывать о том, что пережила. В тот день я достигла пика своей ненависти. И когда мне дали меч и приказали отрубить руку у провинившегося раба, я выполнила это с удовольствием.
Девушка замолчала. Изящная загорелая рука в волнении смяла розовый цветок. Конан, которому от этого рассказа стало не по себе, спросил:
— Так значит вы встречаетесь с мужчинами не ради наслаждения, а лишь для продолжения рода?
— Да.
— Это страшно, — сказал киммериец. — Жить без любви…
— Я уже говорила тебе, что считается будто от нее слабеет боевой дух. И… правильно считается!
Пораженный этим внезапным признанием киммериец притянул Опонту к себе. Она прильнула к его широкой груди и счастливо вздохнула.
— Великий Кром! — прошептал варвар, невольно подумав зачем лишившемуся престола королю нужна любовь незнающей мир и счастливой в своем незнании девочки.
С тех пор они встречались почти каждый день. Тайно, стараясь не вызвать подозрений. Особенно трудно приходилось Опонте, чьи частые отлучки рано или поздно могли быть замечены.
Но постепенно влюбленные теряли осторожность и однажды чуть не поплатились за это. Звериное чутье варвара, вновь обострившееся с тех пор, как Конан очутился в диких дебрях Амазона, подсказало, что за поляной, на которой они предавались любви, наблюдает чей-то недобрый взгляд. Велев девушке не шевелиться Конан подобно гигантскому полозу скользнул в высокую траву. Двигался он совершенно бесшумно, напоминая скорее бестелесного призрака, нежели человека.
Киммериец не обманулся. В зарослях колючего кустарника сидела женщина. Глаза ее были устремлены на поляну, где осталась Опонта. Соглядатайка, очевидно, намеревалась убедиться в своем предположении, а затем поспешить с доносом к Сомрис. Услышав легкий шелест отодвигаемой ветки она оглянулась, но было уже поздно. Руки Конана поймали ее шею в замок. Последовал сильный рывок и амазонка обмякла. Убедившись, что она была одна, киммериец оставил мертвое тело в кустах и поспешил вернуться к Опонте.
Они поспешно оделись и, оседлав коней, поскакали в глубь леса. Возлюбленная Конана сразу признала шпионившую за ними девушку.