Опонта! Она ослушалась приказа и не осталась ждать Конана у конюшен. Еще несколько усилий и киммериец сидел на коне. Отбиваясь от погони стрелами кавалькада понеслась к восточной сфере.
У дороги, ведшей к городским воротам, Конан остановился и подозвал к себе Опонту.
— Возьми его.
Амазонка нерешительно приняла ребенка на руки. В ее взгляде читались страх нерожавшей женщины и неприязнь к существу, разлучавшему ее с любимым. Опонта прошептала:
— Конан, но я хочу остаться с тобой…
— Нет! — отрезал варвар. — Намного важнее спасти жизнь моему сыну. Жди меня на нашей поляне. — Киммериец усмехнулся, видя что она все еще колеблется. — Не волнуйся, со мной ничего не случиться. Сегодня не тот день, в который умирают короли.
Конан воздел вверх меч.
— Сегодня не тот день!
Восстание ферулов приобрело угрожающие для амазонок размеры. Вначале пожар мятежа вспыхнул в восточной сфере, где жила большая часть друзей Тенанса. Едва юный аквилонец узнал, что королю грозит опасность, он оставил дворец и бросился оповестить о случившемся единомышленников. Мгновенно оценив ситуацию они поняли, что откладывать выступление нельзя.
— Сегодня они убьют короля, а завтра всех нас! — бросил бородатый кушит Алим. Сказав это, он вышел на улицу и свернул шею первому попавшему навстречу деру. Обратного пути уже не было.
Поначалу восставших была горстка, но по мере того, как им удалось обезоружить несколько групп деров, к ним присоединялось все больше и больше людей. Вскоре бунт охватил всю восточную сферу и выплеснулся за ее пределы.
Заимев немного оружия, восставшие решили взять приступом блокдом. В нем к моменту начала восстания находилось не более сотни амазонок. Приступ следовал за приступом, но амазонки отражали их с четкостью хорошо отлаженного механизма, устлав пустырь перед блокдомом сотнями трупов нападавших.
Окружение Сомрис быстро оценило опасность невиданного доселе выступления. На его подавление были направлены крупные силы. Три тысячи воительниц и деров атаковали восставшую сферу, сторожевые сотни начали патрулирование улиц в остальных районах, пресекая малейшую попытку неповиновения.
Именно таким было положение, когда Конан и его спутницы прибыли к месту восстания. Король немедленно предпринял ряд мер, чтобы укрепить оборону. По его приказу цепи восставших заняли окружавший сферу периметр. Используя разграничительные валы и наблюдательные башни, восставшим удалось задержать продвижение отрядов противника.
Сам Конан вместе со своей, привлекающей недоброжелательное внимание ферулов, свитой возглавил атаку блокдома. Прикрываясь щитом, он выбил дубовую дверь, а хлынувшая за ним толпа восставших, воя, расправилась с амазонками.
Это был серьезный успех, но как опытный воин Конан понимал, что на этом все и закончится. Держащаяся на мимолетном яростном порыве масса должна была вскоре дрогнуть и броситься в паническое бегство. Это понимали и амазонки. Освободив крепостную стену вдоль восточной сферы, они словно предлагали мятежникам прекратить сопротивление и искать спасения в ближайшем лесу.
Уже темнело, когда разведчики захватили в плен лучницу амазонку. Вымещая кулаками накопившуюся злобу, они приволокли ее к Конану. Из расспросов удалось выяснить, что амазонки накапливают силу для решающего удара, который будет нанесен как только прибудут в город полки, спешно отозванные королевой Латалией с северных рубежей.
— Латалия? Королева? — удивился Конан, вызывая взаимное изумление пленницы.
— Но ты же сам убил Сомрис!
Конан лишь покачал головой.
— Ай да Латалия!
В это мгновение взревели вошедшие в город яфанты. Амазонки начали атаку.
Оборона повстанцев была прорвана первым же натиском. Раскрашенные белыми полосами яфанты перевернули одну из сторожевых башен, повергнув защищающихся здесь ферулов в неописуемый ужас. Еще можно было спасти положение, если отогнать животных огнем. Конан и его помощницы так и поступили, превратив с помощью пропитанных смолою стрел деревянную башню в гигантский костер. Однако весть о появлении грозных ами успела разнестись по всей сфере. Не слушая увещеваний предводителей, ферулы бросали с таким трудом добытое оружие, прыгали со стены и устремлялись к спасительному, как они думали, лесу. Вскоре защитный периметр опустел. Почувствовав это, амазонки приступили к решительному штурму. Под рев боевых труб они взобрались на вал и несколькими потоками устремились к блокдому, перед которым стояла толпа из нескольких сот восставших во главе с Конаном. Киммериец уже подумывал о том, чтобы прорвать оцепление и выбраться из города, но в это мгновение картина боя внезапно изменилась.
Стройные ряды амазонок и деров дрогнули и начали пятиться назад. Затем они быстро перестроились в три ощетиненных копьями карэ, проходы между которыми заняли всадники и слоны. Все говорило о том, что у восставших появился неведомый союзник.
Размышления Конана по поводу того, кто бы это мог быть, прервала подскакавшая кларина. Спрыгнув с лошади, она подошла к королю и склонила голову. Этот жест вызвал у Конана удовлетворение, но вместе с тем и тревогу. Что же должно произойти, если амазонки склоняют голову перед теми, кого еще вчера считали ниже земляных червей.
— Великий король, царица Латалия просит тебя о перемирии. В северную сферу Аржума ворвались орды серых каннибалов. Царица просила узнать у вас и ваших людей, не согласитесь ли вы присоединиться к войску амазонок. В этом случае вам всем будет даровано прощение и гарантирован свободный проезд в Зимбабве или на север.
Конан не ответил. Молчали и окружающие его ферулы. Над пустырем повисла тишина. И тогда все услышали, как откуда-то издалека доносится дикий нечеловеческий вой. Он становился все слышнее, обретая глубину и силу, пока не стал похож на шум гигантской волны, порожденной демонами тьмы в глубинах океана.
Это приближались серые каннибалы, дикари, жившие в непроходимых лесах к северо-востоку от Амазона. Мир не знал существ более кровожадных, чем эти. Попавший в их руки путник сотни раз успевал пожалеть о том, что вообще появился на свет. Подобно кровожадным демонам они уничтожали все живое, встречавшееся на их пути, не щадя ни женщин, ни грудных младенцев. Их мир был жесток, подобно миру амазонок, но то была безумная животная жестокость, имевшая целью лишь удовлетворение похотливой страсти — причинение боли.