Сиеннесий кивнул и налил себе еще вина. Кому как не киликийцу судить об ударах судьбы.
— У меня было восемьдесят кораблей, а сейчас лишь остался один, — заметил он, обсасывая сочную голову рыбешки.
— Что такое восемьдесят пиратских посудин! — хмельно воскликнул Фемистокл. — У меня было двести триер, десять тысяч гоплитов, тысяча отборных всадников! В моем распоряжении была огромная казна в четыреста талантов и гостеприимно распахнутые сундуки сотни государств! Все они дрожали при одном упоминании моего имени. И все рухнуло в один миг. Зависть — вот что движет миром. Они завидовали великому Фемистоклу и мне пришлось уйти…
— Кто они?
— Кто? Сорок тысяч афинских граждан. Каждому хотелось быть Фемистоклом, но никто не понимал, сколько крови и пота мне пришлось пролить ради этого, сколько красивых слов пришлось бросить на алтарь людской глупости. Они изгнали меня, обвинив во мздоимстве.
— И много брал? — забыв о вине, Белый Тигр с жадным любопытством посмотрел на эллина. Фемистокл не стал лицемерить.
— По-всякому. Бывало и много. Но никогда — во вред Афинам. Ни разу деньги не подтолкнули меня к деяниям, способным навредить родной державе. Ни разу! О, горькая судьба изгнанника! — Фемистокл ударил чашей о стол, расплескав вино. — Я искал спасения в Аргосе, они преследовали меня и там. Мне не было покоя ни на Керкире, ни в Эпирских владениях. Подстрекаемые спартиатами и афинянами амфиктионы искали меня повсюду. Что было делать? И тогда я решил просить убежища у своих врагов, которых бил в бесчисленных сражениях — у парсов.
— Царь сразу принял тебя?
— Да. Изгнанник ожидал мучительной казни, но вместо этого был обласкан и получил титул эвергета. Немало лет провел я в Парсе, бардах, Сузах, пируя за столом великого владыки. Но недруги! Они нашлись и там! Эскадры эллинов год от года громили парсийский флот и царедворцы нашептывали великосердному Ксерксу, что у него за столом сидит виновник этого позора. Меня ожидала участь Демарата.
— Спартанский царь.
— Да. Изгнанник, как и я. Он провел много времени при великом царе, являясь его доверенным советником. Пять лет назад он умер. Лекари сказали, что у него был всплеск желчи. Но я видел тело Демарата, пока его еще не обмыли. На губах спартанского царя была розовая пена.
— Яд?
— И самый сильный. Его изготавливают финикияне. Демарат был неудобен многим — тем, что жаждали расплаты за обиды, нанесенные эллинами, и тем, что желали мира. А еще он был неудобен тем, что говорил правду. И потому он умер. Сразу после его смерти я пошел к царю и упросил его отпустить меня жить на море. Царь был добр и не отказал в моей просьбе. Он даже дал мне три города — на прокорм, одежду и вино. Три прекрасных города! Магнезия, Миунт и Лампсак, что в Пропонтиде.
— Выходит, ты богат?
— Был. Пока не пришли афиняне. Их эскадры захватили и разграбили Лампсак. Миунт и Магнезия объявили себя свободными после гибели парсийского флота. Теперь я живу здесь как частное лицо. И, видно, дни мои сочтены. Афиняне всюду ищут меня, требуя выдачи.
— Вернись к царю, — посоветовал Белый Тигр.
— Чтоб умереть от яда? Это я могу сделать и здесь, у моря. Так что прости, что не позвал тебя в свой дом. Мне не следует лишний раз напоминать миунтянам о своем существовании, принимая гостя. Здесь же на нас никто не обратит внимания.
— Какие обиды, Фемистокл! Прошли те года, когда я мог позволить себе обижаться. Вот если б ты попался мне эдак лет пятнадцать назад!
Изгнанник усмехнулся.
— Пятнадцать лет назад я встречал тебя железом.
— Думаю, наш счет равен. Моя эскадра сократилась вполовину, но потопила сорок твоих кораблей.
— Да, были времена! — вздохнул Фемистокл, и глаза его на мгновенье затуманились. — Что привело тебя в этот городишко?
Белый Тигр немного помялся, но решил сказать правду.
— Я жду здесь одного человека.
— Он местный?
— Нет, он нанял меня в Иоппии[251], велев доставить сюда и ждать.
— И ты ждешь?
— Он платит золотом.
Эллин улыбнулся в бороду.
— Не узнаю пирата. Почему ты не помог ему расстаться со всем золотом сразу?
Сиеннесий задумчиво покачал головой.
— Он не из тех, кто легко расстается со своим золотом. Его деньги пахнут кровью.
— Ты испугался крови?
— Кровь бывает разной, эллин. Но когда человек платит деньгами, которые плавают в крови, я предпочитаю не ссориться с этим человеком.
Фемистокл растер рукой небольшую винную лужицу, багровым пятном протянувшуюся по столу.
— Ты заинтриговал меня, пират. Кто этот таинственный человек? Я знаю его?
— Может быть. Он невысок, сухощав, широк в кости. У него властное лицо и голубые глаза. И еще он никогда не расстается с посохом, хотя его ноги не нуждаются в дополнительной опоре. Он сказал, что ему нужно попасть в Сарды и обещал вернуться к восходу солнца.
— Ушел сегодня, чтобы вернуться утром! — Фемистокл расхохотался, невольно обращая на себя внимание окружающих. Испугавшись, что его узнают, изгнанник притих и зашептал:
— Он обманул тебя, пират. Даже имея самую лучшую лошадь невозможно обернуться до Сард и обратно одним днем. Ты имеешь дело с лжецом.
— Не мне судить. Он платит. А кроме того, он ушел туда пешком.
Фемистокл вновь собрался засмеяться, но передумал и утопил улыбку в чаше вина.
— Он придет к тебе завтра и будет плести, что побывал в Сардах, и ты ему поверишь?
— Он сказал, что принесет весть о смерти царя.
— Смерти царя?! — воскликнул Фемистокл. Сидящие за соседними столиками люди вновь посмотрели на него. Эллин понизил голос до шепота. — Разве царь болен?
— Не знаю. Но этот человек сказал, что сегодня ночью царь Ксеркс умрет.
Изгнанник нахмурил брови.
— Ты говоришь странные вещи, пират. Мне не хотелось бы, чтобы все это оказалось правдой.
— Почему? Какое дело тебе до царя?
— Если Ксеркс умрет, завтра ты отправишься в море, а я к Ахерону. Царевичи ненавидят старика Фемистокла и жаждут его гибели.
— Так беги.
— Куда? За море? Везде рыщут корабли Кимона. И во всем мире нет державы, которая дала б приют изгнаннику Фемистоклу. Но все же я надеюсь, что твой гость — пустой бахвал.