Ксеркс замолчал и не промолвил ни единого слова до тех пор, пока в дверях не появился Артабан. При виде Заратустры, невозмутимо рассматривавшего драгоценные гобелены, которыми были украшены стены гарема, вельможа побледнел от гнева.
— Артабан, — вальяжно развались в кресле протянул царь, — Заратустра обвиняет тебя, что ты не допускаешь ко мне моих слуг.
— Это ложь! — мгновенно отреагировал хазарапат.
— Нет, правда! — возразил маг.
— К-хе! — Царь хмыкнул и не без ехидства оглядел злобно взирающих друг на друга противников. — Для того, чтобы выяснить кто из вас лжет, а кто говорит правду, я готов выслушать вас обоих. Говори, Артабан.
Вельможа в волнении прошелся по зале, полы золотого халата развевались, прикрывая пурпурный атлас шароваров.
— Я уже докладывал великому царю, что при дворе, а также среди жрецов существует сильная группировка, жаждущая ввергнуть благоденствующую Парсу в пучине разорительных войн. Громко крича о возмездии за осквернение святынь в Сардах и гибель парсийских воинов в Аттике, эти люди призывают к новому походу на Элладу, который, и это не только мое мнение, не принесет ничего, кроме огромных трат и людских потерь. Эллины — народ, не похожий ни на один другой. Цивилизованные лишь внешне они таят в своей душе первобытный хаос. Эллин согласен подчиниться решению горлопанов из народного собрания, но никогда не покорится власти разумного правителя. Ему противна сама мысль покориться кому-либо выше себя. Он привык подчиняться массе, но не личности. Именно поэтому я всегда считал и считаю, что Эллада не стоит того, чтобы быть покоренной мечом парсийского воина. Раздираемая распрями и братоубийственными войнами она сама упадет к ногам великого царя, призвав его вначале в качестве верховного судьи, а затем и владыки. — Артабан сделал краткую паузу, после чего еще с большим воодушевлением продолжил. Походы в далекие страны несли лишь смуты и разорение великой империи. Война против кочевников-массагетов стоила жизни великому Курушу. Во время волнений в Кемте по воле рока погиб Камбиз. Его смерть едва не привела к гибели государства, раздираемого самозванщиной и сепаратизмом сатрапий. Лишь благодаря энергии царя Дария удалось воссоздать то, что завещали нам предки. Но даже мудрейший Дарий совершил ошибку, задумав завоевать припонтийских скифов. Этот поход стоил жизни тысячам наших воинов и едва не вверг страну в пламя новых смут. Так зачем же повторять ошибки наших предшественников?
Артабан закончил говорить и низко поклонился. Ксеркс был чрезвычайно доволен красноречием своего фаворита. Растянув толстые губы в улыбке, он произнес, обращаясь к Заратустре:
— Ну как, сможешь ли ты опровергнуть сказанное Артабаном?
Заратустра внутренне усмехнулся.
— Смогу, великий царь. Вот Артабан говорил сейчас о жертвах. Да, они были. Но жертвы неизбежны в любом большом деле, будь то война, строительство дворца или рытье морского канала. Стоит ли думать о незначительных жертвах, понесенных в предприятии, сулящем огромные выгоды. Великий царь спросит: какие? — Заратустра посмотрел на Ксеркса, тот кивнул. — Завоеванная Эллада станет прекраснейшей жемчужиной в короне великого царя. Благодатная земля, окруженная щедрым морем, населенная трудолюбивыми данниками. Эллада будет приносить доход больший, чем Вавилония и Кемт вместе взятые. Эллада — это чудесные ювелирные изделия и чернолаковая посуда, оружие и доспехи, оливки и рыба. Наконец, это тысячи прекрасных девушек и крепких мужчин. И неправ Артабан, утверждая, что эллины будут до последнего вздоха защищать свою свободу. Разве не дали землю и волю по первому требованию Фессалия и Бестия, Эгина и Аргос? Лишь славная доблестью воинов Спарта да горделивые Афины не изъявили покорности. Казнив послов они покорно ждали развязки событий и лишь нелепый случай тому виной, что злокозненные афиняне смогли отразить натиск парсийского войска. Но тогда греки ожидали расплаты за Сарды. Страх перед возмездием вселил в их робкие сердца некое подобие мужества. Они устрашились не рабства, а смерти. Если же теперь царь объявит, что Ахурамазда простил эллинам оскорбление его храмов, и афиняне, и спартанцы склонят головы перед его солнцеподобным ликом.
Но покорение Эллады лишь начало. Вслед за эллинскими городами придет черед щедрых равнин Италии, Галлии и Иберии. Преодолев Геракловы столбы парсийские всадники ворвутся с запада в земли ливийских финикиян, а с востока подойдет флот, состоящий из эллинских эскадр. Ведь Парсия уже не будет зависеть от прихотей финикийских навархов. И недалек тот день, когда Срединное море станет Парсийским морем.
Укрепив тылы. Парса обратит свой взор на восток и на север. Закованные в звонкую медь фаланги эллинов разобьют скифские полчища и бросят головы их царей к ногам владыки Парсы. Конные орды с крылатыми быками на алых штандартах покорят Инд и далекий Киау. Весь мир будет лежать у ног великого царя. Весь мир!
То будет день, когда на смену слабому, похотливо желающему человеку придет существо высшего порядка, волею, умом и сердцем равное солнцеподобному Ахурамазде. Этот человек не будет знать ни жалости, ни печали, ему будут чужды сомнения и укоры совести. Он изменит мир по своему образу и подобию, он покорит природу, замедлит течение быстрых рек и сокрушит заслонившие солнце горы. Этот человек будет смел и правдив и мир подчинится его воле.
Свободная от счастья рабов, избавленная от идолов и поклонения, бесстрашная и ужасная, великая и одинокая; такова воля правдивого![10]
И стадо найдет своего пастыря. И пойдет за ним, готовое к новым жертвам и свершениям…
Заратустра следил за реакцией царя и с радостью видел, что Ксеркс поддается его речам. Глаза царя затуманились, грезя о коленопреклоненных народах, о тысячах тысяч невольников, длинной вереницей тянущихся мимо несокрушимых стен Парсы, о кипах воздушного шелка из Киау, о грудах алмазов из Инда, о прекрасных эллинских и италийских наложницах. Сладкие речи мага совершенно покорили царя, помутив его разум пеленой властолюбия.
Это видел и Артабан. Вся его хитроумная политика, основанная на спокойном и мирном переваривании проглоченных Парсой земель рушилась подобно горному оползню. Вновь польется кровь, запылают пожары. В хаосе битв и кровавых погромов к власти прорвутся другие — сильные, что сейчас по воле судьбы вынуждены пребывать на вторых ролях. Они сбросят маски проповедников и увенчают свою голову царской тиарой. Так думал Артабан. Он смотрел на завороженного речами мага Ксеркса и размышлял, что предпринять. Спасительная мысль, как всегда, пришла неожиданно. Щелкнув пальцами Артабан подозвал к себе Кобоса и быстро зашептал ему на ухо.