- Да поставь же ты меня, болван здоровенный!
Я совершенно забыл про царицу, которую все еще прижимал подмышкой. Не успел я поставить ее на ноги, как она скомандовала самым повелительным тоном:
- Засов, болваны! Задвиньте засов! Ей Хло-Хли, живей!
Нат-корховод прыгал вокруг нас и рыдал, ломая руки:
- Мои прекрасные корхи! Эти варвары заберут их всех или убьют! О, мои летающие чудеса небес!
- Прекрати кулдыкать, крамф, а не то уши обкорнаю!
Нат закивал и рассыпался перед царицей в поклонах. В это время мы, напрягая все силы, пытались закрыть двери. Наши ноги скользили по мозаичным плитам, дыхание комом вставало в горле.
В щель между створок просунулись кремневые наконечники копий, потом пролетело несколько стрел. Мы слышали снаружи крики, кто-то резким, как щелканье бича, голосом отдавал приказы. Варвары по-звериному кряхтели, пытаясь распахнуть двери. Корхи позади нас беспокойно зашелестели крыльями, издавая громкие щебечущие звуки с присвистом. В воздухе разнесся странный запах пыли и перьев. Я посмотрел вверх. Задолго до того как мы сможем отковать какого-нибудь корха и открыть частично раздвигающиеся потолочные створки, убийцы добьются своего.
Мы с Хуаном ринулись к дверям. Царица Лила стояла позади нас, высокая и величественная. Ее расшитое платье отвесно ниспадало до пола, лицо отливало восковой бледностью, как свеча, поставленная по обету. Свет факелов на стенных подставках отражался на кинжале в ее руке и, дробясь, заливал сцену странными и тревожными цветами.
- С этой лестницы убрали защитную проволоку,- произнесла она. Голос ее был резок и тверд, как клинок фальшона. - Убийцы устроили засаду и поджидали нас. Ох, Орпус, несчастный ты человек! Если ты уцелел, то лучше уж тебе погибнуть!
Если верховный советник участвовал в заговоре, то он не станет болтаться в Хикландуне, а если нет, то плавает сейчас в собственной крови на лестнице.
Каждый толчок заставлял двери стонать, бронзовые петли издавали противный визг. Мало-помалу рабов, Хуана и меня теснили назад. Еще несколько минут - и убийцы ворвутся на корходром.
Все мои природные инстинкты побуждали меня широко распахнуть двери и броситься с мечом в руке на этих зверолюдей.
Такой курс действий - сам по себе скверный - часто кажется мне самым естественным в подобных обстоятельствах, будь то на корходроме в Хикландуне или в любом другом месте на Земле или на Крегене. Я могу подождать, пока нападающий откроется, а потом нанести контрудар. Могу и ринуться очертя голову вперед, навязывая ему бой. Но сейчас такой курс означал бы неизбежную смерть Хуана и царицы Лилы. Я обернулся и окинул взглядом внутреннее помещение корходрома.
Факелы освещали ряды насестов под сводчатой крышей, на которых верещали и возились встревоженные корхи. За ними, вдоль внутренней стены, тянулась узкая лестница, ведущая к небольшой ленковой двери. Как я догадывался, за ней должна была находиться комната с воротом, барабанами, рычагами и прочими необходимыми устройствами, позволяющими открывать крышу.
- Хуан! - крикнул я. - Не спорь! Бери царицу - и живо наверх!
Прежде, чем Хуан успел ответить, Лила топнула ногой и с ледяным высокомерием отвергла это предложение.
- Если ты не пойдешь, я снова суну тебя подмышку, - пообещал я. - И на этот раз отшлепаю за упрямство.
- Ты не посмеешь! - ее глаза полыхнули ярким пламенем. - Я царица!
- Да - и ей Зим-Зар, ты станешь покойной царицей, если не сделаешь, что я говорю! А теперь - х о д у !
Она посмотрела на мое лицо, ярко освещенное факелами. Должно быть, на нем снова появилось то прежнее страхолюдное выражение прямо-таки демонической мощи, которое преобразует мои черты в маску дьявола, ибо она содрогнулась и повернула к лестнице.
- Ходу!
Лила издала короткий звук - то ли проклятье, то ли всхлип. Подобрав тяжелый парчовый подол платья, она пробежала между насестами и начала подниматься по лестнице. Расшитые туфельки на ее ногах, конечно, не были предназначены для таких восхождений. Ее легкие со свистом втягивали воздух.
- За ней, Хуан!
- Но как же ты?!
- Если я погибну, то это будет хорошая смерть, не хуже любой другой.
Он повиновался. Двери заскрипели, открываясь еще шире.
- Когда я отпущу вас - сказал я рабам в серых набедренных повязках, бегите и прячьтесь! Эти изверги охотятся не на вас!
- Да, господин, - взвыли они. Их худые голые руки из последних сил упирались в дверь, по морщинистым лицам струился пот.
Я буквально сорвал с себя великолепную лахвийскую одежду. Покрытая тяжелой вышивкой, она только сковывала движения, зато ее обрывки можно было намотать на левую руку. Против тяжелого меча вроде моего даже самый толстый слой ткани совершенно бесполезен, но эти летуны сражались длинными тонкими мечами - это были именно мечи, а не рапиры. Их удары я наверно мог парировать, по крайней мере в достаточной степени для нанесения ответного удара. Я остался в ярко-алой набедренной повязке, которую носил и здесь, из вполне естественного чувства ностальгии. Признаться, я ощутил дрожь знакомой гордости этим цветом, который придавал мне храбрости - суетные юношеские мысли и чувства, к стыду моему!
Элегантные сандалии, предоставленные мне гостеприимными лахвийцами, тоже полетели в угол. Во время наших странствий нам случалось обзаводиться оружием отнятым у врагов, но ни один из трофейных мечей не был похож на большие мечи, принятые у крозаров. Однако в Паттелонии Зенкирен любезно подарил мне на прощание настоящий крозарский меч. Его рукоять была длиной в целых четыре кулака, идеально сбалансирована для работы одной рукой и действовала как рычаг, превращая его в настоящее орудие смерти, когда я перехватывал его и левой рукой чуть выше навершия. Наверно, в руках тренированного и опытного фехтовальщика он был даже быстрей одноручного - я знал это, и все же поначалу мне требовалась некоторая защита для левой руки, а двумя руками я мог держать меч даже при намотанной на предплечье расшитой ткани.
- А теперь - сматывайтесь!
Рабы с испуганными криками бросились врассыпную и исчезли в тенях.
Я принял стойку, приготовившись к бою. Как всегда в такие мгновения, чувства мои обострились. Я ощущал, как ночной ветерок холодит голую кожу на груди и бедрах, ощущал твердые каменные плиты у себя под ногами и сжатую в руке крепкую рукоять крозарского меча.