Танька не поднимала глаз от вытащенной из пакета наволочки, как будто это невесть какое диво, требующее тщательного изучения. Богдан, держа меч на вытянутой руке, столь же внимательно разглядывал клинок, словно отыскивая невидимые царапины. Оба старались на Ирку не смотреть. Друзья отлично все поняли. Ирке мгновенно стало стыдно. Завидовать – свинство. Портить другим радость – свинство вдвойне. Она уже открыла рот, чтобы сказать что-нибудь такое… веселое… знать бы только, что… Как тут дверь купе отъехала в сторону… и внутрь протиснулась проводница.
Вибрирующей стальной полосой меч Богдана замер в волоске от ее носа. Проводница застыла в дверях, будто щит поднимая стаканы с чаем.
– Я вот… чаек принесла! – пролепетала она.
– А… э… спасибо… на стол поставьте, пожалуйста! – ответила Танька.
Не отрывая взгляд от меча, проводница изогнулась, чтобы не коснуться застывшего с клинком в руке Богдана, протиснулась к столику, поставила чай, еще раз огляделась, со странным удовлетворением в голосе выпалила:
– Я так и знала! – и наладилась к выходу, оставляя за собой приторный аромат сандала.
– Она увидела пассажира с мечом и сошла с ума? – изо всех сил стараясь не чихать, пробормотала Танька.
– Я тут ни при чем! – торопливо откладывая меч на нижнюю полку, отперся Богдан. – Она такая уже была! Вы сюда посмотрите!
Девчонки уставились на стаканы. Плавающие в них дольки лимона были порезаны не кружочками и даже не полукружиями. Их просто разодрали, и, кажется, зубами! Чай оказался угольно-черного цвета, а сами пакетики были безжалостно вспороты, словно тушки мелких зверьков. В стаканах плавали чаинки и обрывки бумаги.
– Чайная маньячка, – заключил Богдан. – Заманивает и потрошит наивные беззащитные пакетики!
– И холодный вдобавок, – берясь за стакан, добавила Ирка. – Вы как хотите, а я это пить не буду. Спать лягу. Устала, как собака!
– То есть как тебе и положено! – усмехнулся Богдан, тоже отодвигая свой чай подальше.
Ирка зашуршала пакетом, вытащила простыню:
– Я на верхней полке!
– И я! – немедленно подхватила Танька.
– Чего это? – возмутился Богдан. – Как забираться будешь?
– К твоему сведению, я могу просто взлететь…
– …залезть-то все равно не получится – задница слишком тяжелая! – злорадно поддел Таньку Богдан и, ставя точку в споре, подтянулся, брыкнул ногами… Мгновение его пятки еще дрыгались в проеме… и утянулись на верхнюю полку. Вслед белой змеей уползла простыня.
Ирка мученически возвела глаза к пластиковому потолку – неисправимы, оба!
– Давай я лягу на нижнюю…
– Сердечно благодарю, но не стоит! – тоном оскорбленной графини обронила Танька. – Буду мучиться на нижней, и пусть ему будет стыдно!
– Ему – пусть! – немедленно согласились сверху, и через край полки свесилась нагло скалящаяся рожа Богдана. – А кто он? – с показной наивностью округлив глаза, поинтересовался мальчишка.
Ирка покосилась осуждающе – все-таки что-то от таборного рома Богданки в нем осталось. Интересно, это пройдет или сохранится, как Иркина вампирская бледность или прорывающиеся порой у Таньки аристократические манеры?
Ирка заправила простыню под комковатый матрас и с блаженным вздохом рухнула на прикрытую влажной наволочкой подушку. Какой кайф! После трех безумных дней наконец добраться до постели, пусть она пока всего лишь в поезде… блаженство! Завтра… завтра они приедут в город, и на все оставшиеся дни каникул Ирка завалится на диван перед телевизором… и не то что колдовские силы – родная бабка ее с места не сдвинет! Полка под ней качалась туда-сюда, колеса постукивали, девочка чувствовала, как проваливается в сон. С соседней полки уже слышалось мерное посапывание Богдана – мальчишка уснул, даже не успев натянуть на себя одеяло.
– Гашу свет! – раздалось внизу сонное бормотание Таньки, но Ирка этого уже не слышала – она спала.
Глава 3
Полеты во сне и под музыку
Богдан резко сел на полке, вытаращившись в темноту. Сердце колотилось, как бешеное, во рту было сухо, точно он не пил неделю. Вокруг темнота – лишь время от времени мрак озарялся длинным росчерком промелькнувшего мимо окон фонаря. С соседних полок слышалось мерное дыхание девчонок.
– Фу-ух! – пятерней Богдан вытер с лица горячий пот. Всего лишь сон! Таких мутных депресняков Богдан в жизни не видел – еще раз такая пакость приснится, вообще спать не захочешь! [1]
Богдан снова лег, изо всех сил сопротивляясь настоятельной необходимости подняться и слезть с полки. Необходимость продолжала настаивать. Богдан перевесился через край полки и уныло поглядел вниз. Сигать в темноту не хотелось. Может, и правда, зря он уперся. Надо было Таньку наверх пустить – она бы слетела, и все дела. Или вообще колданула содержимое мочевого пузыря прямо в туалет. Богдан обеими руками почесал встрепанную шевелюру и, неуклюже спрыгнув с полки, тихонько, чтобы не разбудить девчонок, выскользнул за дверь. Из неплотно закрытых коридорных окон тянуло холодом. Обхватив себя руками за плечи, Богдан потрусил в конец вагона.
Вернувшись в купе, мальчишка присел на пустую полку напротив спящей Таньки. Рассеянно погладил торчащую из целлофанового свертка рукоять меча. Сон напрочь выдуло сквозняком. Богдан с завистью прислушался к сопению девчонок. Нет ничего противнее, чем в поезде без сна дожидаться утра. А завтра он будет опять невыспавшийся и злобный. Конечно, дома надрыхнется… Богдан помотал головой. Не хочет он дома спать. Он хочет приехать, забраться к маме под бок и сидеть не шевелясь. Вечность. Чувствуя, что она рядом, что она никуда не делась. И чтобы папа с другой стороны. Если отец уже уйдет на работу – тоже ничего. Он просто позвонит ему, проверит, что он есть – и будет ждать, весь день наслаждаясь сознанием, что вечером папа обязательно вернется. Девчонки пускай как знают, а ему больше даже никуда ездить без родителей не хочется. Там, в Каменце, роль сироты Богданки была для него реальностью, и он слишком хорошо запомнил страшную уверенность: мамы и папы нет. Совсем. Нет маминых рук и папиной улыбки, нет ничего… Он один в бесконечной пустоте…
Богдан помотал головой… Как же Ирка с этим живет-то? Нет, он не станет об этом думать! Он должен уснуть и заспать весь недавний ужас, а утром они окажутся дома, и все снова станет хорошо! Богдан оглядел темное купе, отчаянно изобретая, чем бы себя таким усыпить. А что, если… Идея ему понравилась. Ирка точно не будет против, если он ее ноутбуком воспользуется, а ворчание Таньки по поводу диска он как-нибудь переживет.
Богдан решительно потянулся к сумке с ноутбуком. Пристроил раскрытый комп на коленях. Настороженно косясь на спящих девчонок, подключил наушники, вытащил запечатанный мультимедийный диск. При слабом свете монитора можно было рассмотреть картинку на обложке. Райская птица Алконост изображалась в виде крупного снежно-белого птаха с увенчанной короной златокудрой женской головкой на птичьих плечах. Богдан на мгновение задумался: у какой это птички могут быть такие могучие размашистые крылья, а главное – внушительные крючковатые когти, плохо сочетающиеся с сахарно-благостной улыбкой человеческого лица? В птицах он не разбирался, знал только голубей, наглых городских воробьев и мороженых кур из супермаркета, поэтому решил вопросом не заморачиваться. Распечатал диск и сунул в дисковод. Вряд ли эта самая райская птица Алконост выступает в стиле техно. Если уж пение в чистом виде способно отделить душу от тела, то в смягченном, как обещал вкладыш на диске, убаюкать как-нибудь сможет.
Конечно, райский птах исполнял совсем не техно. И даже на фолк, которым увлекалась Танька, это было непохоже. Это вообще ни на что знакомое и привычное похоже не было! Это пение… Нечто совсем другое… Нечто… Обалденное! Неземное! В ушах затрепетала бесконечная, нестерпимо прекрасная нота, погружая Богдана в сияющий, дивный мир, полный невообразимого блаженства…
1
Если вы хотите узнать, что снилось Богдану – в конце этой истории вы найдете «Книгу Кошмаров», рассказывающую о предыдущих явлениях в наш мир Костея Бездушного и его свиты. Читайте «Первый сон Богдана Игоревича» (с. 218). Хотя можете сейчас и не читать, а заняться этим потом, когда уже будете точно знать, чем все закончилось на сей раз.