— Нет, не потравятся и поносом не изойдут, — нахмурив брови, выдавил из себя Сивушов. — А выдвигаетесь вы не на вертолетах, а на замаскированной технике в Архангельск — 79.
Манцур застыл. Бледность покрыла его загорелое лицо, а сердце начало колотиться реже и реже. Архангельск — 79… Советский «почтовый ящик»… Город… Их с Диром город…
…Около машин маскировки уже толпились его бойцы. Манцур шел к ним уверенной походкой неоспариваемого лидера. Плечо приятно оттягивала тяжесть автомата, придавая бойцу уверенности. Левый «кирзач» немного жал ногу, но не слишком сильно, что бы задерживаться из-за этого хоть на минуту. Цепкий взгляд Тропа сразу же выхватил из группы бойцов незнакомого хмыря с рожей заядлого «гэбиста». Такой наглой и самодовольной морды, а по другому назвать ее Манцур просто не мог, он не видел лет 5, а то и больше. Там где служил Черногаев, такие, как этот хмырь, долго не задерживались. Их либо быстро убивали, либо отзывали обратно, на «Большую Землю», так сказать.
Неожиданно из утренних сумерек, справа от Манцура, появился Лев Николаевич.
— Ну, вы… — начал было Троп.
— Петровский Оскар Григорьевич, подполковник ФСБ, — без предисловий начал полковник, не сводя взгляда с группки военных. — Послан вместе с вами наблюдателем.
И мельком глянув на Тропа сразу заметил:
— Расслабься и молчи. Никуда его послать не получится — это приказ командования!
— Невозможность послания — приказ? — съехидничал лейтенант.
Еще раз окинув Манцура взглядом и услышав его хохму, Шишков скривился и, еще больше ускорив шаг, скрылся в едва проглядных сумерках прохладного утра.
— Все по машинам! — подойдя к машинам, выкрикнул Манцур. — Готовность 5 минут.
Его группа споро, но без спешки начала посадку в автомобили. Гэбист же не торопясь, в развалочку, подошел к Тропу. На вид этому Петровскому было лет 35, был он хоть и мал ростом, но широк в плечах и в движениях его, сквозь вуаль медлительности, проскальзывала чисто звериная грация и настороженность.
— Подполков… — едва открыв рот, Оскар Григорьевич вынужден был его закрыть, потому что Манцур легко ухватив его за горло, развернул и приложив как следует спиной о машину, прижал так, что подполковник мог лишь тихонько приглушенно хрипеть.
— Слушай меня внимательно, хрен моржовый! Мне плевать на то, кто ты, что ты и кто твои родители и начальники! Будешь мне мешать — пристрелю, как загнанную лошадь и спишу все на диких собак! Ферштейнешь, пугало огородное?
Посмотрев налитыми кровью глазами в взбешённое лицо Манцура, подполковник как мог кивнул и, отчаянно хрипя, выдавил из зажатого горла:
— Ферштейню… ферштейню… как скажешь…
Удовлетворенно кивнув, Троп разжал свои смертоносные пальцы, выпустив шею своей жертвы. Садясь в машину, Черногаев отчетливо слышал бормотание гэбиста, который клялся всем чем мог, что «сотрет это чмо в лагерную пыль». Закрывая дверь, Манцур ухмылялся. Все началось так, как надо. Осмотрев напоследок оставляемую за стенами машины местность, он заметил что-то в начинавших рассеиваться сумерках. Захлопнув дверь и сев на свое место, Манцур мог бы поклясться, что видел своего командира. Раньше старик себе такого не позволял. Был всегда в тени и учил этому своих учеников. Но сейчас он показался. Показался лишь для того, что бы улыбнуться в след своему выкормышу. Значит он, Манцур, сделал все правильно! Полковник одобряет!!!
До города было еще километров 10. Неожиданно пять бойцов попросили остановиться. Плохо себя почувствовали. Странная тошнота подступила к горлу. Вместе с ними из машины вышел и Манцур. Метрах в десяти от дороги сразу начинался лес. Прохладный осенний воздух ворвался в легкие Тропа, словно ясный луч солнца прорвавший, наконец, бесконечную вереницу хмурых туч. Нет, Троп не чувствовал ничего особенного, и тошнить, его не тошнило, но что-то все равно тревожило сознание. Словно он слышит далекий крик, слышит голос, но слов разобрать не может. Манцур потер виски, пытаясь снять напряжение, но тревога не отступала. Нутро словно засунули в морозилку. Противный холодный пот скользил вдоль позвоночника, постепенно впитываясь в одежду и холодя спину. Противная головная боль заныла в районе затылка и медленно переползала на лоб. Троп впервые за долгое время почуял страх. Но не страх смерти, его ему приходилось чуять почти все время. Этот страх был иным. Страх встречи с прошлым, панический страх, который, словно сверло, вгрызался в череп и пролезал все глубже в мозг.