…Чечня. 2000 год.
Нам тогда дали обычное задание. Найти и уничтожить боевиков в одном из горных аулов. Деревенька эта считалась нейтральной, но наша разведка уверенно показала, что это не так, принеся на своих плечах обезглавленные трупы двух наших ребят. После недолгих споров, решено было аул брать штурмом, ибо терпение у наших бойцов было на исходе. Полковник Шишков уверенно указал на нас с Манцуром, уверив командование, что после нас никого живого там не останется и поселение тогда на сто процентов станет нейтральным. Мы спорить не стали. У нас такого права-то и не было.
По первоначальным данным, в ауле прятался Исмаилек Кацаев с бандой в сорок человек. Небольшая шестерка мнившая себя героем борьбы с «неверными». Как же он ошибался…
…Оставив основную группу позади, мы с Манцуром принялись потихоньку подкрадываться к «первой линии обороны» боевиков, как они сами гордо называли небольшие пулеметные гнезда, расположенные вокруг южной части аула. За северную часть они не беспокоились. Их оттуда уверенно прикрывала гора. Вооруженные «Винторезами», мы с Манцуром уверенно сняли троих бородачей. И как всегда без шума и пыли. Подтянулась основная группа и мы пошли на штурм. Грамотно сняли двух снайперов и еще троих боевиков-караульных, а потом… потом начался кромешный ад. Нас ждали. Но это поначалу нас и не удивило. Так бывало почти каждый раз. «Крыс» в нашем стане было порядочно. Но в этот раз было чуть иначе. Нас встретили шквальным огнем буквально отовсюду. Группа сразу потеряла двоих «двухсотыми» и трое «трехсотых» еще легли на наши плечи и бросить мы их не имели права. Я видел глаза этих мальчишек. Двадцатилетние пацаны смотрели на нас, как на богов, молящими глазами прося не бросать их. И мы не бросили. Я кивнул Манцуру и мы двинули вперед. Десяток небольших домов один за другим охватывались пламенем. Труп падал на другой труп. Мы с Манцуром, как древние герои — Аскольд и Дир, сеяли смерть повсюду, не давая пощады. Но даже мой друг потом смотрел на этот ужас другими глазами. Нам потребовалось всего лишь двадцать минут, что бы от аула остались лишь горы пепла и одна живая псина. Мы смотрели на тела детей, женщин и стариков, чьи руки все еще сжимали оружие, а глаза с молчаливой ненавистью смотрели на звездное небо. Лишь потом мы узнали, что всех недовольных и «пророссийских» боевики вырезали уже давно, оставив в живых лишь тех, кто искренне ненавидел русских. И все же тогда в нас что-то сломалось. Нет, мы не винили себя ни в чем. Это было что-то другое, что очень трудно объяснить незнающему. Мы не чувствовали себя виноватыми. Мы насмотрелись на то, что творили боевики и вины не чувствовали. Мы чувствовали то, что мы уже сами не те, что были раньше…