— Меня послал сюда полковник Шишков, так что можете расслабиться и снять правую руку с кобуры, где покоится Ваш «Макаров», — снисходительно объяснил лейтенант, приподнимаясь на своем ложе и переходя в положение сидя.
На первый взгляд, которым Петр быстро стрельнул из стороны в сторону, он быстро определил, что они с подполковником находятся в какой-то одной из многочисленных пустых квартир не иначе как на северной стороне мертвого города. Вокруг были раскиданы обломки старой мебели, обрывки одежды и другой всяческий мусор, свойственный для подобных, давно обветшалых, квартир. Мягким и податливым оказался, бог знает как, сохранившийся советский диван, у изголовья которого было сложено снаряжение Дира и даже его рюкзак, оставленный в многоэтажке рядом со старым отделением милиции, где Петр навел-таки, свойственный только ему, порядок. Опустив глаза долу, Боровицкий с еще большим удивлением увидел на левой руке свежие слои бинта, покрывавшего плечо и явственно свидетельствовавшего, что оно было ранено пулей. Но, как не напрягал свою память спецназовец, вспомнить, где и как он получил данную царапину, так и не смог. Поэтому, взгляд, мутневший с каждой секундой, отправился в дальнейшее путешествие по истерзанному телу Дира. К сожалению, Петр был вынужден констатировать, что его бедный организм представлял собой один большой кровоподтек, апофеоз которого достигался на спине, которая никак не хотела начинать подчиняться старому хозяину, продолжая, после удара о бетонную стену, жить своей жизнью. Подняв, наконец, свой нерадостный взгляд опять на подполковника, Дир с немой болью старался сосредоточиться, потому что лекарство уже начинало со всей своей силой бить по мозгу, стараясь вывести его из-под власти сознания и отправить в сладостную отключку. Пытаясь этого избежать, Петр постарался восстановить у себя в уме всю последовательность вчерашнего дня, не забывая внести в свой стройный ряд догадок и личность своего «спасителя», если так можно выразиться. «И так, — прикрыв глаза и пережидая очередной приступ боли, начал выстраивать свою цепочку событий Дир, — по всей видимости, этот хмырь следил за милицейским бараком, а когда увидел меня, решил посмотреть, как все будет происходить. После моего исчезновения в открытых, точнее сбитых к чертям, дверях, он смог залезть в квартиру, из которой я появился для ребят из ОМОНа, взял мой рюкзак и, услышав взрыв в глубине здания, поспешил на выручку, наверное. А потом, этот, скажем так, определенно непохожий на атлета паренек смог допереть меня, сорокалетнего здорового мужика, на третий этаж какой-то хрущевки, которая находится определенно, ох, как не близко от центра основных событий! Сколько же сил у человека появляется, когда он оказывается в смертельной опасности! Тут целое поле непознанного для «яйцеголовых» ученых! Петр, себя к таковым не относивший, додумав всю свою логическую цепь до такого же логического конца, постарался получше рассмотреть севшего в темноте, на другом конце небольшой, когда-то уютной комнатки, Оскара свет Григорьевича. Если ФСБ-ешник думал, что мрак сможет скрыть его полностью от взгляда бойца ГРУ, то он сильно ошибался. К удивлению самого Дира, он смог рассмотреть своего спасителя до мельчайших деталей. Крепкий широкоплечий парень, лет 30—35, сидит свободно, видимо устал, но что-то в его осанке предостерегающе напоминает подсознанию спецназовца, что с этим человеком шутки плохи. Не для него, конечно. Сам Дир таких встречал и в Афганистане и в Чечне, как со своей стороны, так со стороны противника, но обычным солдатикам такие, подобные Оскару, люди, напоминали чуть ли не «Терминаторов» во плоти. Петр постарался прислушаться к себе, не спуская взгляда с Петровского, и вдруг до него дошло, что же так назойливо стучится к нему в голову, стараясь донести важную информацию. Подполковник его боится! Да-да, так и было! Боровицкий на уровне интуиции и шестого чувства, каждой частичкой своего разума улавливал те колебания сознания Оскара Григорьевича, которые отвечают не то, что за страх, а за полнейший ужас. Петру почему-то стало неловко. Спасший его человек, вдруг сидит сейчас и обливается потом, глядя на него, раненного и почти обессилевшего, не способного и мухи-то прибить, и поэтому, желая разрядить обстановку, Дир поднял обе руки вверх, показывая раскрытые ладони собеседнику в знак того, что его помыслы чисты:
— Товарищ подполковник… — начавшего было лейтенанта, вдруг резко оборвали: