Липкий пот заструился сильнее, охлаждая распаренное от притока адреналина тело бойца, с каждым шагом приближавшегося к странной двери. Все чаще и чаще Петру начинало казаться, что во всех темных углах притаились страшные существа, которые вот-вот нападут, протягивая когтистые лапы к горлу бывшего ГРУ-шника, все мировоззрение которого раньше стояло исключительно на материализме. Вот, наконец, металлический прямоугольник прямо перед лицом Боровицкого. Как во сне, его рука медленно поднимается, прикасаясь к, почему-то, теплому железу. Легкий толчок. Дверь без труда и скрипа распахивается и тут же в левой руке ветерана вспыхивает яркий луч мощного армейского фонарика. Он разрывает плотное нутро мрака, и из тени выступает крупное, но очень худое тело человека, чьи длинные грязные пряди волос полностью закрывают лицо несчастного. Находясь в положении сидя, полностью обнаженный, его руки, больше похожие на две тростинки, были вытянуты к потолку и безжалостно схвачены блеснувшими в лучах света наручниками. Дир не знал, сколько он так простоял, созерцая пленника, но очнулся он, как ото сна, только после того, как прикованный издал тяжелый вздох. Петр приблизился к узнику и направил луч света прямо в его лицо, другой рукой откидывая грязную прядь в сторону, что бы лучше рассмотреть лицо странного человека. Уже сам спецназовец вынужден был отшатнуться, а потом сразу обнять незнакомца, в коем он узнал своего отца:
— Папа! — в глазах Дира помутилось и по щекам, уже второй раз за двадцать четыре часа, полились горячие сыновьи слезы. — Папа! Очнись!
Заботливо откидывая с лица отца волосы, Петр спохватился, и быстро выудил из кармана одну из трех аптечек, прихваченных с собой из оставленного у входа рюкзака. Уже практически ничего не соображая от волнения, Дир трясущимися пальцами ввел Григорию Боровицкому все препараты, какие находились в маленькой красной пластиковой упаковке и, отшвырнув ее в сторону, вынул из ножен один из клинков и попытался снять с рук родителя ржавые оковы. Наручники, производства СССР, поддались нехотя и с трудом, но все же, поддались. Освобожденное от «цепей» тело хотело уже было завалиться назад, но сын подхватил и привлек отца к себе, поглаживая по голове и приговаривая:
— Все будет хорошо, папочка! Все будет хорошо!
Петр не стал бы гадать, сколько времени пролетело мимо них, пока отец его не подал голос:
— Чт… Что-о случилось? Где я-а? — измученный, надломленный хрип вырвался из горла Григория, едва способного приоткрыть хотя бы один глаз.
— Все хорошо, папа! Я с тобой! — счастливо прошептал Петр прямо в ухо родителя.
— П… П… Петруша? — полные ужаса и восторга слова бывшего узника прозвучали в полной тишине, как заповеди самой Библии.
— Да! Это я! — снова прошептал Дир, еще сильнее обнимая худое немощное тело своего отца.
— Ты должен… уйти… — впадая в беспамятство, успел проговорить Григорий, прежде чем его заставил замолчать очередной обморок.
— Но почему? — в полном непонимании воскликнул Дир.
— Вот именно — почему? — внезапно раздавшийся голос от дверей смог-таки ошеломить размякшего бойца. — Мы ведь даже еще не знакомы!
Голос был грубый, но сильный. В нем читалась власть и умение повелевать людьми, которые слушают приказы своего хозяина всем своим нутром и выполняют их сей же момент, без промедления и распущенности.
Петр быстро поднял взгляд, успел увидеть мелькнувшие в едва освещенном дверном проеме пару силуэтов, принадлежавших оставшимся в живых ОМОНовцам, и медленно сам поднялся с пола, осторожно оставив тело родственника лежать на холодном бетоне. И в этот момент его атаковали. Профессионально и быстро, не давая врагу ни шанса на оборону, ни на отступление. Отклонившись в сторону, Дир ухватил ближайшего противника рукой за ремень и с силой добавил ему скорости, вынуждая поднять руки к груди, дабы не разбить нос о близкую стену. И тут же в свете тусклых светодиодных ламп сверкнуло лезвие ножа и тут же пропало, войдя по самую рукоять в бок ОМОНовца. Второй, потеряв время на то, что бы не наткнуться на товарища по несчастью, вынужден был отступить, но его враг уже знал, где он находится и поэтому Петру не составило особого труда метнуть клинок в саму глубь мрака, довольствуясь в последствии булькающими хрипами и глухим ударом человеческого тела об пол.