Вновь загрохотали барабаны. Мужчина в яме набросил на плечи тигровую шкуру, насквозь пропитавшуюся кровью. По палубе "Шэмрока" застучали первые капли дождя, и дым костров смешался с тяжелым запахом, идущим от изувеченной туши буйвола и жертвенной ямы. Чендрайя взглянул на пароход - казалось, прямо в глаза Ховарду, - потом развернулся и зашагал к песчаной отмели, где стало видно женщин в белом, столпившихся возле одного из шестов. Ховард сощурился, пытаясь разобрать хоть что-нибудь сквозь туман, клубящийся над рекой. Женщины размахивали цветущими ветками, а на верхушке шеста было укреплено чучело петушка. Лейтенант сглотнул. От мысли, что последует за этим, ему стало дурно. Три жертвы, по одной на шест: западный, средный, восточный. Восход, полдень, закат.
- На этот раз быстрых смертей не будет, - шепнул он Уохопу.
К женщинам подвели мужчину в чистых белых одеждах. Волосы жертвы были обрезаны, с плеч свисали цветочные гирлянды, шею сдавливал расщепленный стебель бамбука. То ли от нехватки воздуха, то ли от пальмовой бражки он уже напоминал живого мертвеца. Десятки рук жадно ловили слюну, стекавшую у несчастного из рта, и втирали в изукрашенные лица. Мужчину потащили к дальнему шесту, и вскоре толпа скрыла его. Внезапно бой барабанов взмыл до исступленного крещендо, и кучка женщин у центрального шеста раздалась. Через мнговение Ховарда едва не вырвало.
Это же ребенок!
К шесту был привязан маленький мальчик - чуть постарше сына лейтенанта. Головка его поникла, но в теле, исходившем мелкой дрожью, еще теплилась жизнь. Четыре женщины держали его за руки и ноги. Мужчина в тигровой шкуре встал рядом, поднял с земли небольшую палку и стукнул ли? Для Ховарда время вдруг замедлилось; он снова и снова видел, как крошечные ручки и ножки переламываются и обвисают, точно сухие ветки. Наконец женщины отпустили мальчика, и тот тряпичной куклой повис на цепи, стиснувшей его шею. Жрицы взялись за веревку, прикрепленную к вершине шеста, и чучело на верхушке принялось вращаться. В круговороте белых одеяний мелькали сверкающие лезвия, жаждущие человеческой крови. Мальчик поднял голову. Ховард мог бы поклясться, что слышит его плач - плач беззащитного ребенка, который мог бы быть его собственным.
Невыносимо. Ховард потянулся к сидевшему рядом солдату и взял у него винтовку. На раме виднелись следы ремонта - заплатка из более темной древесины, - но оружие было доброе. Он отвел курок на полувзвод, резким поворотом руки откинул затвор, вытянул выбрасыватель и извлек стреляную гильзу. Плюнул на палец, засунул его в патронник и вычистил нагар, потом вытер зловонную черную масу о борт. Засунул руку в кожаную сумку на поясе сапера, вынул оттуда последний патрон. Он делал все механически, целиком сосредоточившись на заученной последовательности действий. Ховард поместил патрон в казенную часть, захлопнул затвор и взял винтовку на плечо, выставив дуло на пару дюймов ниже цели. Большим пальцем правой руки он взвел курок в боевое положение, указательным обхватил спусковой крючок. Сощурил левый глаз и стал медленно поднимать ствол, пока мушка не встала на одном уровне с целоком. Плавно, едва ощутимым движением он нажал на спусковой крючок, во всем прочем оставаясь полностью неподвижным и не спуская глаз с человека на прицеле.
Это всего лишь мишень.
Винтовка ударила в плечо, но звука выстрела он словно и не слышал - казалось, мгновением раньше его чувства оцепенели и увиденный образ застыл на сетчатке, как на фотографическом негативе. Осталось лишь головокружительное ощущение скорости - точно не пуля, а он сам молнией несся к цели. Он моргнул, и образ растворился. В ушах у него звенело, глаза застилал дым. На берегу творилось какое-то столпотворение. Он выпустил винтовку и тяжело завалился на колено, изо всех сил сдерживая рвоту. Послышался рев О’Коннела, и шеренга мадрасских стрелков дала оглушительный залп. Ховард обернулся. На него наплывало лицо сержанта - пунцовое, с красными кругами вокруг глаз, лицо взбесившейся фурии. Губы О’Коннела задвигались, потом донесся его голос:
- Ну теперь-то вы поняли, сэр. Чертовы каннибалы!
Озираясь вокруг, Ховард поймал пристальный взгляд Уохопа, и ему стало трудно дышать. Нужно взять себя в руки. Он выпрямился и посмотрел на О’Коннела.
- Если мы устроим тут бойню, нам вовек не оправдаться, сержант. Гражданские власти выпустят нас отсюда только в цепях. Нам разрешено стрелять только в ответ. Полагаюсь на вашу сдержанность.
- Вы прекратили страдания того несчастного мальца, сэр, - сказал О’Коннел. - Для такого требуется недюжинная отвага. Благослови вас Господь.