Их лошади были лучше наших, но люди из Парса хорошо владеют луком и долго сдерживали их, поворачиваясь в седле и стреляя. Они — великолепные лучники, и человек падал за человеком, пока у них не кончились стрелы.
Я приказал им скакать изо всех сил и спасти женщин, пока я буду сражаться с нашими преследователями. Они не послушались, но вынули боевые топоры и остались со мной; остальные ускакали.
Как много крови выпила Фальката! Это ужасно, убивать сыновей каких-нибудь женщин, я знаю. Тем не менее я не чувствую никакой вины, ведь они пришли убить меня. Фальката обрубала руку за рукой, как и подобает великим мечам, пока мой конь не упал.
И они пришли с луками и Мит-сер'у, а передо мной на земле лежал холм из мертвых тел.
Я не могу написать, как звали моего коня. Эта мысль все возвращается и возвращается ко мне, хотя я постоянно отсылаю ее прочь. Она кружится вокруг меня, как муха. Конь не мог сказать мне свое имя. Я уверен, что когда-то знал его, но забыл. Бедный конь, никто не пожалел тебя, кроме меня!
Я смочил камышовое перо своей кровью; надеюсь, что это хорошие чернила. Я должен написать о нем.
Он упал, и я понял, что он мертв. Это был прекрасный жеребец, коричневый с черной челкой, как у многих лошадей, но очень умный и охотно подчинявшийся мне. Я скакал на нем, пока он не умер, и не мог спасти ни его, ни себя.
До того я убил большого сильного человека со множеством шрамов. Как будто я убил ночь, а не человека. Он удивленно посмотрел на меня, когда Фальката ударила ему в плечо и дошла до сердца. Несомненно он сражался много раз в великих сражениях. Нас было четверо, и на каждого из нас приходилось по двадцать врагов. И все таки для этого воина это был последний бой. Он никогда не думал, что умрет вот так. Я был бы рад, если бы эти широкие плечи и могучие руки сражались за меня, а не против, но он упал на мой меч, и я был этому рад.
Потом подо мной упал конь. Как же его звали? Это нужно ему, это нужно мне. Я держался ногами за его мускулистые бока. Я думал, что он никогда не подведет меня. И, я знаю, он тоже думал, что не подведет меня, или любого другого, кто сидел у него на спине. Я чувствую, почти уверен, что взял его у кого-то. Хотел бы я знать, у кого, и как так случилось, что мы его забрали.
Я вспомнил совсем маленькую лошадку, и домашнего бога, стоявшего у очага, некрасивого и доброго. Отец приносит сухие виноградные лозы и кормит огонь, мать помешивает суп. Как маленький мальчик стал мужчиной, который скакал за красивой рыжеватой женщиной в черном парике? Когда мы повернули, чтобы сразиться с теми, кто догонял нас, она закричала: — Мит-сер'у! Я Кошечка! — и слишком долго оставалась на месте, прежде чем повернуться и убежать, как я приказал ей; я повернулся в седле и в последний раз помахал ей, такой изящной и такой красивой.
Я сказал солдатам из Парса защищать ее, но они меня не послушались. Какиа скакал со мной стремя в стремя, пока стрела не попала ему в горло. Я никогда не сомневался в его мужестве, вплоть до его смерти.
ЕСЛИ бы я был богом, я бы оживил моего коня и поговорил с ним. Я бы назвал его по имени, вскочил на него и поскакал как ветер. Мы бы умчались в небо и доскакали до другой, далекой и намного более лучшей страны.
Они приставили нож к горлу кошечки, и мне пришлось отдать им Фалькату.
Сейчас мой охранник перерезал путы на руках, чтобы я мог писать. Он видит, что я слишком слаб, чтобы встать. Как я могу быть опасен ему? Или кому-нибудь другому? Не думал, что найду столько доброты в этом суровом черном человеке, или в ком-нибудь другом. Не верю, что я сам был таким жестоким, и хочу быть добрее.
Если бы я не отдал им Фалькату, они бы пронзили меня множеством стрел, длинных стрел с железными или каменными наконечниками. Ну и что? Разве лучше то, что я дрожу здесь и пишу при свете костра пером, смоченном в собственной крови?
НОЧЬ. Надо мной летят гуси, крича на все небо своим товарищам. Их крик чем-то похож на скрип новых сапог. Быть может это последний звук, который я слышу в жизни. Всякий человек слышал свой последний звук. Для многих это лязг оружия. Да, это хороший последний звук, но крик гусей лучше. Мы опускаемся в землю, спускаемся в тенистые страны мертвых, где я выпью из реки Смерти и забуду жизнь, которую не могу вспомнить.
МОЙ охранник говорил со мной. Язык, на котором он говорит, я почти не понимаю. Тогда он заговорил на том языке, на котором я разговариваю с Мит-сер'у, но, как мне кажется, не очень хорошо. Я спросил его, как зовут моего коня, но он не знал. Он сказал мне, что я должен лежать и спать, только так я смогу выжить. Он привязал мою руку к своей, для того, чтобы поспать самому. Веревка достаточная длинная, и дает мне подползти к костру и писать, что я и делаю. Сегодня ночью я скорее хочу писать, а не спать.