К нам вдруг приблизился какой-то человек весьма привлекательной наружности; он был чуть помоложе жреца. С ним была красивая темноволосая женщина с голубыми, точно фиалки, глазами. Мужчина спросил меня:
- Ты, верно, не помнишь меня, Латро?
- Нет, не помню, - ответил я.
- Этого я и боялся. Я Пиндар, твой друг. Эта малышка, - он кивнул в сторону девочки, - твоя рабыня, Ио. А это... э... как бы это сказать?..
- Меня зовут Гилаейра (*36), - опередила его молодая женщина. Только теперь я сумел оторвать взгляд от ее фиалковых очей и заметил, что она старается незаметно прикрыть обнаженную грудь. - Во время вакханалий не принято называть друг друга по имени. А теперь можно. Ты ведь помнишь меня, да", Латро?
- Я знаю, что мы спали с тобою рядом и я прикрыл тебя хитоном, когда проснулся, - сказал я.
- Память у него отняла Великая Мать богов, - пояснил Пиндар. - Он очень быстро все забывает.
- Как это ужасно, должно быть! - воскликнула Гилаейра, и все же я видел: втайне она довольна, что я, видимо, уже не помню, чем мы занимались прошлой ночью и что выделывали.
Жрец между тем продолжал свой урок, и я услышал, как он говорит Ио:
- ...и дал новорожденному богу облик мальчика.
Ио, должно быть, предпочитала слушать нас; во всяком случае, она быстро обернулась и шепотом пояснила Гилаейре:
- Ничего, Латро все записывает, чтобы не забыть. - Потом сказала мне: Господин мой, вчера ты долго сидел и писал, а потом к тебе подошла эта женщина, и ты сразу скатал свой свиток.
- ...Однако Телейя, царица богов, - вещал между тем жрец, - сразу раскусила ее хитрость. Из благовонных трав и меда она приготовила угощение, которым сманила мальчика и в итоге привела его на остров Наксос, где верный страж ждал приказов от ее дочери, хозяйки Афин... (*37)
Уже успели проснуться и встать последние из спавших вокруг участников вакханалии; многие выглядели совершенно измученными и больными, точно воины после тяжкого поражения в битве, - по-моему, я много видел подобных воинов когда-то. Я напряг память, однако перед моим мысленным взором возник лишь какой-то мертвый человек на обочине дороги, потом другой, живой и с курчавой бородой, и он набрасывал на лошадь попону прямо поверх седла...
Чернокожий, которому явно наскучил рассказ жреца (и, видимо, он не слишком хорошо понимал его речь), пошел к озеру напиться. Вернувшись, он стал знаками призывать меня к себе.
Указывая на Пиндара, Гилаейра шепнула мне:
- Он сказал, что эта девочка - твоя рабыня. А сам ты что, раб этого чернокожего? - Поскольку я не отвечал, она пояснила: - Но ведь раб не может владеть другим рабом; даже если он его купит, этот раб тоже будет принадлежать его господину.
- Не знаю, кто он, - ответил я, - но чувствую, что это мой друг.
- Было бы невежливо с нашей стороны прямо сейчас встать и уйти, тихонько заметил Пиндар. - Ведь твоей юной рабыне рассказывают о важных вещах. Уйдем чуть позже; нам все равно нужно еще где-то позавтракать.
Я помахал чернокожему, приглашая его снова сесть рядом с нами, и он повиновался.
- Так ты действительно ничего не помнишь и даже не знаешь, раб ты или свободный человек? - шепотом спросила Гилаейра. - Разве это возможно?
- Я каждый раз словно выхожу из тумана, - попытался я объяснить ей. Этот туман окружает меня со всех сторон, выплывает прямо из-за спины. Я помню, как мне удалось на некоторое время вырваться из его власти, когда я проснулся с тобою рядом и пошел к озеру напиться всласть и умыться. И все же я чувствую себя человеком свободным, а не рабом.
- Но хозяйка Афин, - продолжал жрец, - не зря так зовется. Она истинный софист и, подобно своему городу, отстаивает лишь собственные интересы, воспринимая легкомысленные обещания и славословия как пустой звук. Хоть она и помогала своей матери, но спасла сердце Юного бога, вытащила его из огня и отдала Громовержцу...
Он продолжал рассказывать, голос его, подобно ветру, шелестел в молодой траве, а последователи его веры собирались вокруг нас и тоже садились и слушали. Но я не стану приводить всю историю целиком: нам пора в путь, и вряд ли рассказ жреца для меня так уж важен.
Под конец жрец сказал Ио:
- Как видишь, и у нас есть претензии к Юному богу. Его мать была дочерью царя наших Фив, и в синие воды нашего озера - в этом самом месте! - вошел он, чтобы проникнуть в подземный мир и спасти ее. Вчера ты, Ио, помогла нам отпраздновать день ее спасения (*38).
Воцарилась тишина, затем Пиндар осторожно спросил:
- Закончил ли ты свой рассказ?
Жрец, улыбаясь, кивнул.
- Я бы мог, конечно, рассказать куда больше. Но детские головки подобны малым сосудам: так быстро переполняются, что знания переливаются через край.
- В таком случае нам пора. - Пиндар встал. - Здесь, наверное, найдутся добрые крестьяне, которые смогут нас накормить?
- Мы с учениками скоро возвращаемся в город, так что, если хотите, подождите немного, и я покажу вам те дома, где нас кормят каждый год, предложил жрец.
Пиндар покачал головой:
- Нет, ждать мы не можем. Мы направляемся в Лейбадейскую пещеру и сегодня должны пройти немало, если хотим завтра еще засветло добраться туда.
Синие глаза Гилаейры вспыхнули:
- Так вы идете в Дельфы?
- Да, нам приказал идти туда оракул, устами которого говорил великий бог поэзии. Точнее, - поправился Пиндар, - это Латро должен идти туда, а меня фиванцы выбрали ему в провожатые.
- Можно и мне пойти с вами? Не знаю, что со мной происходит, - а вам конечно же совершенно неинтересны мои личные обстоятельства, - но в последнее время меня очень тянет к богам, я чувствую себя значительно ближе к ним, чем когда-либо, да и вообще все воспринимаю иначе... Именно поэтому я и приняла участие в вакханалии.