Там, во рву, земляника рассыпана в мокрой траве…
…обратите внимание: крепость — тринадцатый век…
…до райцентра доедем, наверное, около двух…
(«…Я — воззвавший в пустыне,
Я — только лишь Голос и Слух».)
Но, вгрызаясь камнями, как будто зубцами — пила,
Стены делят пространство, и время, и нас пополам.
И в проходе сквозном ничего, ничего больше нет —
Только воздух и свет, только мост через воздух и свет.
Несовместимость
Все рассматривали зверя,
Непонятного, чужого —
Кто — насмешливо-брезгливо,
Кто — косясь на острый клык.
Попытались хвост измерить,
Дули в нос,
Трубили в уши,
Подпилить хотели когти
И привесили ярлык.
И признали бесполезным,
Непригодным к разведенью —
Ни пушным, ни подседельным,
Ни молочным, ни мясным
Записали в протоколе
Всё по правилам искусства
И затихли, выдыхая
Сизоватый едкий дым.
Зверь дремал. И вдруг от пыли,
Дыма, пота и парфюма
Нос наморщил, громким чихом
Разрывая тишину.
С лёгким шорохом раскрылись
Средь бумаг летящих — крылья
И поплыли парусами
В неоткрытую страну.
«Опять я заговариваю смерть…»
…Поэты смерть заговаривают.
Опять я заговариваю смерть,
А та, быть может, где-нибудь напротив
Рукой подпёрла щёку в полутьме,
Чтоб завтра в чернокрылом развороте
Атаковать… И снова всё не то —
Сквозняк шевелит выцветшую штору,
Безжизненно повисшее пальто
Печали добавляет коридору.
И лампочка под самым потолком,
Сочащаяся тускло-жёлтым светом,
Ещё мигнёт последним маяком
Бумажным кораблям, плывущим в лету.
Ещё мигнёт, чтоб я могла посметь
Вернуться на огонь и снова, снова
Смотреть, как зачарованная смерть
Кружится над рождающимся словом.
«Пегаса порешили сдать в прокат…»
Пегаса порешили сдать в прокат,
Конечно, из благого побуждения:
Платите и катайтесь все подряд —
Осёдлано живое вдохновенье.
Пегас вначале вроде ничего —
Трусил себе, наматывая мили,
Но всадники замучили его —
Надёргали губу и холку сбили…
Полнеба распорол широкий взмах
Затёкших крыльев, звякнула подкова —
И в чьих-то неуверенных руках
Остались пустота да рваный повод.
Гляди — освободившись наконец
Отбросив разом чуждые законы,
Уносится крылатый жеребец,
Сын яростных Нептуна и Горгоны.
И с хохотом, не ведая преград,
Дорогою неторенной и звонкой
Вовек неукротимые ветра
Стремительно летят ему вдогонку.
«А нынче и упырь уже не тот…»
…Плащ распахнут, грудь бела,
Алый цвет в петлице фрака.
А нынче и упырь уже не тот —
Ни фрака, ни плаща, ни склянки с ядом,
Но никуда не делся он и, рядом
С живыми существуя — не живёт.
Уверенные жесты цепких рук,
И к власти неустанное стремленье…
Дезодорант скрывает запах тленья,
А хруст купюр — костей мертвящий стук.
Презрительно кривится тонкий рот,
Но словно из кладбищенской ограды
Могильная дыра пустого взгляда
Порой нездешним холодом пахнёт.
И снова всё по-прежнему, всё — ложь…
И только лишь поэт один услышит,
Как нынче тишина неровно дышит,
Едва уняв испуганную дрожь.